Читаем Солнечная палитра полностью

И они предприняли первые практические шаги, чтобы осуществить эту свою мечту. Василий Дмитриевич начал тщательно проглядывать объявления в газетах о продаже помещичьих имений. Время от времени он оставлял кисть и садился на поезд — смотреть продающиеся поместья.

Впрочем, все его мечты пока еще были несбыточны. Для покупки подходящего имения требовалось много денег.

Наталья Васильевна настояла: в Абрамцево на лето они не поедут ни в коем случае — слишком отвлекает и будоражит тамошняя жизнь. И на туманную Илтань рано еще надеяться. Хорошо бы снять недалеко от Москвы какой-нибудь пустующий помещичий дом с просторным и светлым залом. И Наталья Васильевна взяла с мужа твердое слово: когда подходящее помещение будет найдено, он всерьез примется за свою картину.

<p>18. Вокруг большой картины</p>

Я узнал, что ты уже начал писать картину. Я этому очень радуюсь, я боялся, что ты еще будешь откладывать…

Из письма В. М. Васнецова — В. Д. Поленову

Меньшово принадлежало древнему, но захудалому роду Лопухиных. Там в пятнадцати верстах от Подольска в большом старинном деревянном доме весной 1885 года и поселился Василий Дмитриевич с женой, сестрой Еленой Дмитриевной и годовалым сыном Федюшкой.

Он пригласил на лето к себе и любимого своего ученика Костеньку Коровина. «Иначе совсем заболтается», — объясняла Наталья Васильевна.

В просторном зале Василий Дмитриевич повесил свое большое полотно и начал работать углем.

Когда бывала солнечная погода, учитель и ученик ходили писать пейзажи. Глядя на них, и Наталья Васильевна тоже пристрастилась к живописи. Она искренне радовалась, когда какое-нибудь дерево получалось у нее «немножко хуже», чем у Костеньки.

Василий Дмитриевич постоянно ворчал на своего ученика за чрезмерную быстроту его кисти.

— Не торопитесь. Много еще вам надо работать, чтобы с вашим талантом выходили бы настоящие чудеса живописи. Вечно у вас недописки да недохватки, — корил он.

Однажды отправились они вдвоем за четыре версты в деревню Тургенево и сели рядом писать один и тот же пейзаж — прозрачную речку на переднем плане, дальше, в зелени деревьев, ветхие сарайчики под соломенными крышами.

Через час Костенька поднялся:

— Василий Дмитриевич, я кончил. Пойдемте купаться.

— Нет, не кончили. Сидите. Пройдитесь кистью еще раз.

Костенька покорно вздохнул и остался сидеть, скучающе подремывая.

Еще через час встал Василий Дмитриевич.

Поставили оба этюда рядом, начали сравнивать: воздуха, света, звучных сочетаний зеленых тонов у обоих художников было хоть отбавляй. Этюд Василия Дмитриевича получился аккуратнее, тоньше, нежнее. Этюд Костеньки выглядел резче, размашистее.

Василий Дмитриевич видел: краски, солнце Костенька перенял от него, а размах, смелость кисти — это у мальчика свое, взятое от самого сердца. И он радовался и восхищался талантом и блеском своего ученика, говорил, что скоро сам начнет у него учиться. А Костенька, услышав похвалы, скромно отвечал, что, наоборот, этюд Василия Дмитриевича куда лучше, что его краски словно поют и звенят.

Оба возвращались домой пешком, в приподнятом настроении. Василий Дмитриевич рассказывал о своих дальнейших творческих планах: закончит большую картину из жизни Христа, начнет писать другие, также на евангельские сюжеты…

Костя осмелел и решился спросить:

— Василий Дмитриевич, объясните, пожалуйста, мне непонятно: как это вы, такой признанный мастер русского пейзажа, природы русской, а мечтаете совсем не о пейзажах?

Василий Дмитриевич помрачнел и оставил вопрос без ответа. Все следующие дни, хотя погода стояла отличная, он с утра уединялся в большом зале, превращенном им в мастерскую.

Наталья Васильевна забеспокоилась. Она давно замечала: когда Василий работает над своей большой картиной, он неразговорчив, угрюм, сосредоточен. Когда же всей компанией они идут писать пейзажи, его словно подменяют — он веселый, оживленный, шутит, рассказывает разные потешные эпизоды.

Но никогда еще эта разница в настроении не была у него столь разительной, как после похода в Тургенево.

К счастью, приехал милейший Илья Семенович Остроухов. Он и раньше несколько раз приезжал в Меньшово. Наталья Васильевна и Елена Дмитриевна очень любили его.

— Я хоть и не был вашим учеником, но никому столько не обязан, как вам, — не раз говорил Остроухов Василию Дмитриевичу.

С приездом Ильи Семеновича сразу все оживились. Теперь отправлялись на этюды уже впятером. Василий Дмитриевич снова стал прежним жизнерадостным, милым собеседником.

Так в творческих общениях прошло все лето.

Осенью Поленовы вернулись в Москву на свою божедомскую квартиру. Опять возобновились по четвергам поленовские рисовальные вечера, снова Василий Дмитриевич увлекся преподавательской деятельностью.

А картину из жизни Христа он все еще не начинал писать.

* * *

Выручил Савва Иванович. Он предоставил в распоряжение Василия Дмитриевича свой роскошный кабинет в особняке на Садовой-Спасской.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология