Собрание сочинений. Том 7

5

Я не гостем пришел,
                                 Куликово поле, —
я расту из тебя на российском раздолье.
Если будут писать исследования, —
что за странная здесь трава, —
я —
     травинка шестисотлетняя,
Куликово поле,
                         твоя.
И травинками шепчет,
                                    опушками
Куликово поле —
                            о Пушкине.
Здесь, у пахнущих зеленью запаней,
сам себя я остановил…
Кто я —
            западник?
Славянофил?
Западники и славянофилы —
старый спор.
Спорят после смерти и могилы
до сих пор.
И живые спорят замогильно,
взяв пример.
То на лапти молятся умильно,
то – на НТР.
Лаптелюбец, ладаном чадящий,
дай ответ:
разве русским не был Чаадаев?
Кто он – швед?!
Обвинять его за европейство
поостерегись.
Просто он не путал вселаптейство
и патриотизм.
Технолюбец, ты не плюй на лапти.
Лапти не пустяк.
Ведь холопы до других галактик
прыгали в лаптях.
Как ломались в спорах
                                     шпаги,
                                                вилы!
Кто же помирил в такой борьбе
западников
                   и славянофилов?
Пушкин.
               Помирил в самом себе.
Поле Куликово,
                          ты храни
то, как чисто в Пушкине сливался
дух и вольтерьянства и славянства
с жгучей африканинкой в крови.
И качаешь ты,
                       не сдавшись конницам,
не убито сорною травой,
Куликово поле,
                         словно колосом,
пушкинской курчавой головой…

6