Высокий мужчина в кашемировом пальто не понял ни слова из того, что говорила пожилая женщина в очках, обращавшаяся, без сомнения, к нему, но глядевшая при этом как-то вкось и мимо, словно не могла сосредоточить на нем взгляд. Ее язык был ему, очевидно, незнаком, и он хотел уже идти дальше по своим делам, но выражение растерянности и тревоги в лице женщины заставило его задержаться и вглядеться в нее. Одета она была аккуратно, тщательно застегнута на все пуговицы, но замотанный вокруг горла розовый шарф выбился наружу и свисал набок, женщина этого не замечала. Ледяной ветер с Гудзона трепал этот нелепый шарф и ее седые волосы, которые он отбрасывал на полное морщинистое лицо, казавшееся утратившим внутреннюю форму, смазанным и расплывшимся, словно только очки в толстой старой оправе, каких давно уже никто не носит, не позволяли ему расползтись окончательно. Рот ее был ярко и грубо накрашен, а взгляд, сколько мужчина ни пытался его поймать, ускользал в сторону, будто говоря с ним – женщина не переставала сбивчиво бормотать на своем языке, – она разглядывала кого-то у него за спиной и справа. Всё это вместе вызвало у мужчины в кашемировом пальто подозрение, что женщина не в себе, и он подумал, что надо бы передать ее полицейскому. Оглядевшись, он не увидел ни одного поблизости и, попросив женщину словами и жестами никуда не уходить, отправился на поиски. Женщина, казалось, поняла, что должна оставаться на месте, во всяком случае, на каждое слово мужчины она утвердительно и сочувственно кивала, но, когда он через пять минут вернулся с полицейским, ее уже и след простыл.
– Да, – сказал Король, – родина тут ни при чем. Она только повод. Ностальгия – это тоска о рае.
Они сидели втроем в русском ресторане в Квинсе: Король, Лера, Карандаш. За полтора года до этого Король отвез свою мать к дяде Валентину, ее старшему брату, устроившему Марину Львовну в нью-йоркский экспериментальный центр по лечению болезни Альцгеймера. Каждые полгода Король летал навестить ее, а вернувшись, рассказывал Карандашу об Америке, пока тот, соблазненный его рассказами, не решился наконец воспользоваться приглашением давно звавшей его в гости Леры. Лера с Колином успели за это время перебраться из квартиры в собственный двухэтажный дом и отвели Карандашу комнату на первом этаже. Жили они по всем признакам неплохо, планировали завести еще ребенка, и всё равно каждый прилет Короля был для Леры событием в ее однообразном существовании. Карандаша она первым делом принялась допрашивать о том, насколько она, на его свежий взгляд, изменилась, и он быстро понял, что интересует ее в основном, заметит ли эти изменения Король, и если заметит, то как их оценит. Изменилась она не так уж сильно, разве что слегка пополнела, но обнажавшая верхнюю десну улыбка и водянистый, легко затуманивающийся взгляд остались при ней. И все-таки не сразу, не в первый день, Карандаш почувствовал, что-то в ней погасло – та тяга “к чему-то другому, чем то, что нам здесь впаривают”, как говорила она ему когда-то в Москве, направленная на Короля и с ним связывавшая свои смутные надежды, совсем заглохла в ней под грузом семейных забот.
– Как это – тоска о рае? – спросила она Короля. – Как я могу тосковать по тому, чего никогда не видела и не знала?
– И видела, и знала, – ответил он, – только не помнишь. Память человека глубже его самого, и никто не может увидеть, что у нее на дне. А на дне у нее отблески того самого рая, который был до начала общей истории и будет после конца каждой отдельной. Ну, если, конечно, там не будет ада. – Король говорил с той небрежной уверенностью, которая всегда завораживала его последователей и неотразимо действовала на Леру.
– Правда? – только и смогла спросить она, уже заранее согласная со всем, что он скажет.
Король невозмутимо кивнул:
– Некоторым, впрочем, повезло туда заглянуть. Помнишь Валерьяна с барахолки?
– Белесый такой старикан, весь перхотью обсыпанный? У которого ангелы во сне голыми ходили?
– Не все, а только ангелы внутренних небес, – поправил Король.
– Он нам еще бачок купить предлагал и другие запчасти, – напомнил Карандаш. – А про ангелов он, мне кажется, всё у Сведенборга вычитал.
– Может, вычитал, а может, и нет, – задумчиво произнес Король. – Я ни разу не видел, чтобы он что-то, кроме газеты “Советский спорт”, читал. Не похож он на читателя Сведенборга. Скорее, им со Сведенборгом просто примерно одно и то же было показано.
– Ты в это веришь? – напрямую спросил Карандаш.
Король усмехнулся знакомой всем его последователям на барахолке косой ухмылкой, которая сейчас с равной степенью вероятности могла бы значит и “еще бы!” и “еще чего!”, и посмотрел на часы.
– Пора мне. Сиделка просила пораньше ее отпустить, а Валентин уходит сегодня в преферанс играть, так что с матерью вечером мне сидеть.