Собиратель рая

В отделении милиции в глаза Кириллу ударил белый свет, непривычно резкий после темноты на улице. Он подошел к окошку, за которым сидел дежурный лейтенант, сказал, что пропала мать, протянул ее фотографию. Лейтенант взглянул на снимок без особого интереса, потом спросил:

– Сколько ей?

– Семьдесят два.

– Пропала впервые?

– Нет, но в прошлый раз я сам ее смог найти. А теперь не получается. Весь район обошел, с ног сбился, всё попусту.

Лейтенант покивал с таким видом, словно всё, что говорил Кирилл, было именно тем, что он ожидал услышать. Это Кириллу понравилось: каждым кивком лейтенант подтверждал, что его случаи не уникален, не он первый, не он последний, от этого становилось легче: он почувствовал себя среди многих других, пусть неизвестных ему товарищей по несчастью.

– Во сколько ушла из дома?

– Точно не знаю, меня не было, но обычно она часа в четыре уходит на прогулку. Через час-полтора возвращается. А тут – нет ее и нет. Я искать. Все дворы в окрестностях прочесал, все улицы вокруг исходил…

Ему хотелось оправдаться перед лейтенантом, объяснить, что он сделал всё, что только мог. Тот протянул через окошко несколько листов бумаги.

– Садитесь, пишите заявление. Образец на стене. Опишите, во что была одета, особые приметы, если есть… Будем искать.

Равнодушная деловитость лейтенанта делала ненужными отчаянные ночные метания Кирилла, превращая поиски в рутинный процесс, где от него больше ничего не зависело. Его как будто избавили ненадолго от самого себя, дали передохнуть от изматывающей тревоги за мать – теперь тревожиться за нее будет делом милиции.

Он еще не закончил заявления, когда услышал, как лейтенанта спрашивает другой дежурный офицер, сидевший за своим столом спиной к Кириллу:

– Что там? Опять потеряшка?

– Она самая.

– И куда их всех несет…

– Не говори. Третья потеряшка за месяц. А нам – ищи.

Потеряшка… Кирилл примерил мысленно к матери милицейское слово и решил, что оно ей, в общем, подходит. Потеряшка, неваляшка, растеряшка… Слово превращало мать в заблудившегося ребенка, о котором милиция должна по-отечески заботиться. “Может, найдут… Должны найти, как же иначе…” О том, как иначе, думать не хотелось.

Лейтенант между тем разговаривал по рации с патрульной машиной:

– Поступила информация: пожилая женщина ушла из дома и не вернулась. Страдает провалами памяти. Видели похожую? Недавно? Ты рядом? Да, здесь он. Заезжай, поедете вместе. Кириллу он объяснил: – Патруль видел неподалеку какую-то пожилую женщину, шла по улице одна. Может, ваша мать. Сейчас он приедет, возьмет вас, вместе будете искать.

Через несколько минут подъехала патрульная машина, в ней было двое, Кирилла посадили на заднее сиденье. И снова перед его усталыми глазами потекли темные улицы и отходящие от них в стороны переулки, дома, фонари, магазины, внезапные провалы пустырей. Но теперь всё это мелькало быстро, скользило мимо, не оставляя в сознании следа, почти сливаясь в сплошную, тускло мерцавшую ленту. Машина за считаные минуты проносилась по улицам, по которым Кирилл еще недавно ковылял по полчаса, словно насквозь пробивала безлюдный лабиринт ночного города, где он так долго и напрасно блуждал. Знакомые магазины, ларьки, ряды гаражей отлетали назад быстрее, чем он успевал разглядеть их, пустынное пространство сжималось и, не выдержав сжатия, рассыпалось на темные блестящие осколки, разлетавшиеся в стороны, как разбившийся елочный шар. Вот и залитая слепящим светом прожекторов ночная стройка, вот бульвар, где он встретил Валеру с Витьком, а вот и куст у перекрестка с по-прежнему качающейся на ветке белой варежкой. Теперь она уже не казалась знаком, разве что знаком напрасности и безнадежной потерянности. Кирилл был отделен стеклом патрульной машины от ночного промерзшего мира, и ни один из его знаков не мог больше ни подсказать ему, ни обмануть. Знаки не помогли, оставалось надеяться на милицию.

Пожилую женщину, которую видел патруль, нашли довольно быстро, но Кирилл уже издалека понял, что это не Марина Львовна, поэтому ее даже не стали останавливать и никто так и не узнал, куда и зачем брела в половине третьего ночи высокая, кренящаяся на ветру старуха в очках, мерцающих слепым отсветом, подозрительно смахивавшим на отсвет безумия. Возможно, это была еще одна потеряшка, такая же, как Марина Львовна, которую даже некому было хватиться.

Водитель резко крутанул руль, и машина свернула в переулок, потом во двор.

– Ничего, сейчас дворами проедем. Может, твоя мать во дворе каком-нибудь засела. Как она хоть выглядит?

– Вам же дежурный дал фотографию.

– Так на ней лицо, а лица-то издалека не видно. Ты мне скажи, высокая она, низкая?

– Да средняя. Не высокая и не низкая. Полная немного, но тоже не очень. В такой высокой меховой шляпе наподобие шапки английского королевского гвардейца. Никогда по телевизору караул у Букингемского дворца не видели?

– У Букингемского дворца? Не припомню.

Водитель рьяно вертел баранку, точно старался компенсировать этим усердием неудачу со старухой в очках, и черные глухие дворы шарахались в обе стороны от машины.