Собиратель рая

– Не знаю, может быть… Старость так старость, – неуверенно согласился Карандаш, не начинать же доказывать, что ты еще хоть куда. – Только тогда Король наш уже с детства старым был. Я его спросил как-то, когда он начал старье собирать, он ответил, что его всегда к нему тянуло, сколько себя помнит.

– Так и есть, – всё с той же медицинской убежденностью подтвердила Вика. – Ты разве не замечал, что он совсем не меняется? Сколько лет его знаю, он всё такой же, от смены прикидов это только сильнее в глаза бросается. Всё потому, что ему некуда меняться, он уже родился старым. Я в “Науке и жизни” читала, что бывают такие случаи, очень редкие. А у Боцмана теория, что Король вообще вне времени существует, по крайней мере частично, то есть одной ногой во времени, как мы все, а другой ногой – вне, как его мать.

– Ага, то-то он мне рассказывал, что у него ноги разных размеров, одна на полразмера больше, чем другая. Та, что меньше, наверное, о время стерлась.

– Зря смеешься. Всякое бывает. Глупо думать, что все одинаковые.

Карандаш вгляделся в налитое упорством застывшее Викино лицо (казалось, она может полчаса смотреть в одну точку, не моргнув ни разу) и понял, что ее давняя любовь – не любовь, а какая-то оцепенелая привязанность к Королю, граничащая с хронической зависимостью: допускает любые объяснения его непохожести на всех в диапазоне от клинической психиатрии до совершенно ненаучной фантастики. Спорить с ней о Короле было бесполезно. Ее воображаемая связь с ним была нерушима, не нуждаясь со стороны Короля ни в каких подтверждениях. И никакие его насмешки над Викой не могли ее разорвать.

– Где, кстати говоря, твой Боцман? Он же вроде прийти собирался.

– Раз собирался, значит, придет, – без интереса ответила Вика. – Куда он денется.

Боцман появился минут через пятнадцать, усталый, отдувающийся, как будто торопился и сильно запыхался, хотя в действительности никуда он не спешил, а просто быстро уставал от своей полноты. Был он, кажется, почти совсем трезв, но всё равно, когда плюхнулся на стул рядом с Карандашом, тот уловил исходящий от него запах кофе с коньяком, смешанный с кислым запахом пота. Очевидно, от постоянного употребления коньячного кофе его аромат так въелся в Боцмана, что не покидал даже в дни воздержания.

Отдышавшись, Боцман запустил руку за пазуху, долго рылся там, уходя всё глубже, погружаясь во всё более затхлые свои недра, пока не извлек из какого-то самого потайного кармана маленький значок, который с гордостью протянул Вике:

– Сегодня утром специально для тебя купил.

Привыкшая к его подаркам Вика приняла значок равнодушно, но, разглядев, улыбнулась, и лицо Боцмана засияло расплывшимся отражением ее улыбки. Вика прикрепила значок, и Карандаш смог прочитать надпись на нем: “Победитель социалистического соревнования”.

– Если бы сейчас было социалистическое соревнование, – убежденно сказала Вика, – я бы обязательно в нем победила. В лепешку бы разбилась, а победила.

– Сейчас только капиталистическое соревнование, а в нем побеждать западло, – кисло усмехнулся Боцман.

Откинувшись на спинку стула, он издал губами презрительный звук вроде “пф” и начал погружаться в обычное для него полусонное состояние, из которого ему было удобнее наблюдать за происходящим, но Карандаш не дал ему укрыться за этой маской:

– Слушай, Боцман, мы тут с Викой, пока тебя не было, о снах говорили и выяснили, что нам похожие снились. А ты видел себя когда-нибудь во сне голым среди одетых?

Боцман весь заколыхался от глубинного внутреннего смеха, прорвавшегося наружу целой серией лопающихся на губах “пф”:

– Я своих снов вообще не помню. А ты что, видел?

– И я, и Вика, и Король с Лерой. По-разному, но суть, как я понимаю, одна.

– А я тебе могу сказать, в чем суть этого сна, что он означает.

– Ты ему лучше свой сон сперва расскажи, – вмешалась Вика, – тогда мы все на равных будем. Я же его помню, ты мне рассказывал. Про баню.

– Ах, этот. Это давно было, я его уж и забыл…

– Хочешь, чтобы я вместо тебя рассказала?

– Нет, зачем… Я и сам могу. – Боцман неуютно поежился на стуле. – Но он очень глупый…

– Чем глупее, тем лучше, – сказала Вика, умевшая, когда надо, быть безжалостной. – Давай выкладывай.