Собиратель рая

– Да пожалуйста. Моюсь я, короче, в бане, в открытой душевой кабинке, и напротив их еще пять или шесть, намылился, а вода еле-еле сочится. Я повернулся, начинаю краны крутить, и так и этак, всё без толку. И чувствую, что за спиной у меня что-то не то… Что-то нехорошее там, так что лучше мне даже не оборачиваться… – Боцман говорил, пофыркивая, заметно сдерживая смех, но тут не выдержал, отвернулся и рассмеялся себе в плечо, покачал головой: приснится же такое! – Оборачиваюсь и вижу: в кабинках напротив бабы моются! Намыливают свои груди и прочие места, болтают между собой, а меня как будто и не замечают. Я понимаю, что в женское отделение бани попал – то ли дверью ошибся, то ли еще как, не знаю… Сейчас они меня увидят – и всё, порвут на части. Тогда я начинаю изо всех сил мылом тереться, думаю, спрячусь в пене, они и не заметят, что я мужик. Целое облако пены вокруг себя намылил, стою в нем, как Дед Мороз в шубе, жду, пока они помоются и уйдут. Тут сверху душ, который едва сочился, как ливанет! И снова я голый и мокрый, а они на меня во все глаза пялятся и друг дружке показывают… ох… – Боцман прикрыл лицо своей пухлой рукой, заново переживая забытый стыд.

– Что же этот сон, по-твоему, означает? – требовательно спросила Вика.

– Что означает? Очень просто… Яснее ясного. Ты сама-то не догадываешься?

– Где ж мне догадаться? Один ты у нас такой проницательный.

Боцман пожал плечами, мол, если ты так хочешь знать, пожалуйста, но за последствия я не отвечаю:

– Когда снишься себе голым среди одетых или как я – среди раздетых, но в таком месте, где они и должны раздетыми быть, так что это всё равно что одетые, – это значит страх разоблачения.

– Разоблачения? – недоверчиво, но с интересом переспросила Вика. – И какого, интересно, разоблачения ты боишься?

– Ну любому человеку есть что скрывать… Я не исключение.

– А поконкретнее?

– А поконкретнее, – Боцман стеснительно улыбнулся, отвел глаза, – я тебе сказать не Moiy. Не имею права.

Карандаш понял, что заядлый конспиратор Боцман, подбитый Викой на непривычную для него откровенность, которой он не любил и боялся, собирается укрыться в свою любимую роль секретного агента, выполняющего поручения никому, кроме него, не ведомых тайных сил.

– Боцман боится провалить спецзадание, он же у нас всегда при исполнении, ты что, не знаешь? – сказал Карандаш.

Ответом ему был небольшой пузырек “пф”, лопнувший на губах Боцмана (говорите что хотите, всё равно вам меня не понять), и неуклонный вопрос Вики:

– А ты, Карандаш, ты какого разоблачения боишься?

Он замялся, не зная, что сказать, а когда придумал, Вика его опередила:

– Я вам скажу: я боюсь, что все, кто меня знает или думает, что знает, по работе или еще как-нибудь, однажды догадаются, что сколько бы я их ни слушала, ни кивала и ни сочувствовала, на самом деле все их проблемы – эти их туры, диеты, тряпки, сплетни, курорты и всё такое – мне до того безразличны… что я даже описать вам не могу, до чего они мне безразличны! Потому что я, как и Король, в этом их времени случайно, а создана была совсем для другого. Это я недавно окончательно поняла.

– И для какого же, интересно, времени вы с Королем были созданы? – скептически поинтересовался Боцман.

– Про Короля не скажу, пусть он сам тебе ответит, а про себя я знаю. Я бы в двадцатые годы себя на месте чувствовала, когда справедливость еще не пустым словом была, еще что-то значила. Или в послевоенные, когда не только детей своих, а всю страну поднимали.

– Могу спорить, что Король тебя этому и научил, – уверенно предположил Карандаш. – У него с этим просто, каждого готов своим временем наделить. Меня, помнится, в шестидесятые отправлял, там, говорил, тебе самое место: тогда книги умеренными тиражами выходили и все их читали, всем еще было интересно, что там писатели понаписали.

– А вот и нет, я сама еще раньше догадывалась. Король просто сформулировал отчетливо, как я бы не смогла.

– А я тебе скажу, какого разоблачения он сам боится. – Боцман подался вперед, навалившись животом на край стола. – Я тебе скажу! Король – наркоман прошлого, сидящий на игле ностальгии! Ностальгия – это наркотик, отравивший кровь настоящего, а прошлое, которое давно умерло, давно не существует, – вампир, сосущий кровь сегодняшнего дня, нашу с тобой кровь! И оживающий благодаря ей у нас на глазах. Король у этого вампира в услужении, хоть некоторые, я знаю, думают, будто он самый свободный человек и всё такое. Да, прошлое, может, и освобождает от настоящего, но взамен подчиняет себе еще сильнее! Он и нас на эту иглу подсадил, особенно тебя! Но крепче всего он сам на ней сидит. Думаешь, он только в нашем времени случайно, а в другом бы на месте был? Ничего подобного! Он из любого времени будет дезертиром в прошлое! Поэтому сколько б шмотья с блошинки он ни натащил, от самого себя ему в нем не укрыться, всё равно будет себе в чем мать родила сниться!