Собаки

Он, казалось, не знал страха. Если маленькая собачка подходила близко к нему, он не обращал на нее никакого внимания. Увидев средней величины собаку, Снэп вздергивал свой обрубок хвоста и начинал ходить кругом нее, презрительно царапая задними ногами землю и смотря на небо, в пространство, вниз, но ни в коем случае не на собаку.

Свое неудовольствие он выказывал только злобным рычанием.

Если собака не уходила сию же минуту, то начиналась драка, и собака обыкновенно очень быстро убегала с поля битвы. Не всегда, конечно, Снэп оставался победителем. Иногда и он терпел поражение, но это не оказывало никакого влияния на его воинственность.

Раз, во время выставки собак, когда я ехал с ним в кэбе, он увидал вышедшего на улицу громадного сенбернара. Внушительные размеры его зажгли такой пламенный дух в маленькой груди Снэпа, что он выпрыгнул из окна кэба и сломал себе ногу. Он не знал страха, но взамен его природа наделила Снэпа лишней дозой задора.

Снэп был во многом не похож на других собак. Если, например, мальчик бросал в него камнем, он бежал не от мальчика, а к нему; если же тот осмеливался бросить другой камень, Снэп никогда не спускал ему этого. А потому он добился если не всеобщей любви, то, во всяком случае, всеобщего уважения.

Только я да швейцар нашей конторы отдавали должное хорошим сторонам его характера, и только мы одни удостаивались высокой чести пользоваться его дружбой. Эту честь я ценил все больше по мере того как проходило время, а через год я ни за что не согласился бы расстаться с моим маленьким Снэпом.

II.

Хоть мне и не приходилось, вообще говоря, разъезжать по делам, но случилось, что осенью меня попросили съездить в несколько мест, и потому Снэп остался на попечении моей квартирной хозяйки. Это новело к весьма неприятным последствиям: презрению — с его стороны, страху — с ее и ненависти с обеих сторон.

В посадке познакомился я со скотоводами братьями Пенруф.

Всякий, приехавший в местность, где разводятся и пасутся стада рогатого скота, тотчас же услышит жалобы на опустошения, которые производят в них лукавые хищники-волки. Прошли уже те времена, когда можно было ловить сразу по несколько штук на отраву. Они не идут на нее, и своими постоянными нападениями на скот сильно сокращают прибыли скотоводов.

Братья Пенруф, как и большинство их соседей, уже перестали прибегать к отраве и капканам. Они обучали различные породы собак, рассчитывая охотиться с ними на волков, и, уничтожая этих хищников, доставить в то же время развлечение себе.

Гончие собаки оказались неподходящими для этой цели: они были слишком слабы для волчьей охоты; большие датские были чересчур неповоротливы, а борзые бежали по следу только в том случае, если видели зверя. У каждой породы был какой-нибудь существенный недостаток, но скотоводы надеялись на успех с помощью смешанной своры.

Меня пригласили на волчью охоту. Собак было множество, и самых разнообразных пород. Попадались собаки и смешанных пород, но по большей части они были чистокровные; особенно понравились мне русские волкодавы, стоившие, наверное, больших денег.

Гильтон Пенруф, старший брат, знаток и любитель собак, очень гордился этими волкодавами и надеялся, что во время охоты они выкажут себя в полном блеске.

— У борзых слишком тонкая кожа для того, чтобы биться с волками, — сказал он, — датские чересчур неповоротливы, но вы увидите, как полетит волчья шерсть, когда за дело примутся русские волкодавы.

Итак, борзые участвовали в охоте как легкая конница, датские — в тылу, а волкодавы — как главные бойцы. В числе собак были также две или три гончие, на обязанности которых лежало разыскивание следа, когда зверь скроется из вида.

В свежий октябрьский день отправились мы на охоту, и красивое зрелище представляла наша кавалькада в то время, как мы ехали среди холмов Худых Земель. Воздух был чист и прозрачен, и несмотря на позднее время года не было ни снега, ни мороза. Свежие сильные лошади горячились и старались сбросить с себя всадников.

Собаки рвались на охоту, а вдали, на равнине, промелькнули раза два какие-то серые пятна; но мнению Гильтона, это были или волки, или койоты[2]. Вся свора бросилась вперед; но вечером, кроме раны на ноге у одной из собак, ничто не показывало, что они охотились на волка.

— По-моему, твои хваленые волкодавы никуда не годятся, Пильтон, — сказал меньшой брат Вервии.

— Ничего не понимаю, — проворчал Гильтон. — Ни койот, ни волк не уйдут от борзых; гончие чуют и через три дня след зверя, а датские могут справиться даже с серым медведем.

— Так-то так, — сказал Пенруф-отец — собаки действительно и бегают быстро, и чуют след, и может быть, могут справиться с серым медведем, но дело в том, что они не хотят нападать на волка. Вся эта свора ничего не стоит, и очень жаль, что ты потратил на нее деньги.

Так ворчали и спорили Пенруфы перед тем, как я уехал от них.