А по стёжке асфальтовой, что петляет до метро, до троллейбуса, до остановок автобусных, глядя прямо перед собой, шли трудоголики в портах наглаженных, спешили трудолюбы с портфелями. Статные и накрахмаленные, неслись дородные тётечки уважаемым трудом рубли загребать, сказочку наваристую слагать. Поспешала неохватная Потаповна, в тонкую косынку от ветра кутаясь, новые ботики на ходу оглядывая: а всё ж не хуже, чем у людей. Ломились отроки шустрые – честный доллар в карман укладывать. Торопливо бежали приезжие дзевои – в жизнь столичную лыко вплетать. С ними заодно и Творожич, продавец лотерейных билетов, не поймёшь по нему, угрюмо или радостно, на рабочее место направлялся – целый день на ветру торговать.
А возле метро, у путей трамвайных, у остановки автобуса уж возникли псины размера нешуточного, дозорные вида подозрительного: маячили возле навеса овощного, ошивались у ларька цветочного, на ветру приглушённо рыкали, заставляя прохожих пятиться. Мешались под ногами псы бездомные и в глубь каждого всматривались, норовя в самое днище донское заглянуть, сквозь муть затаённую человечинку выведать. И дознаться, кто сегодня в себе спотыкается. Кто сонливым мартовским утречком сказочку попросторней высматривает, участь переменить мечтает. И загадки судьбе задает. Как, бывало, и я в мои мутные дни.
Час, другой сидел я на крыльце продуктового. Без зазрения совести в седой шерсти моей леденящие сквозняки хозяйничали: приглаживали, трепали, прошибали насквозь. Сами собой из сумбура опасливого, из морока собачьего без предупреждения выплывали видения. Тесный да облупившийся наш вагончик близ опушки припомнился. Так ясно, что хоть во весь голос вой. Полночь таёжная, освещённая над крыльцом одинёшенькой лампочкой, обдала духом сосновым. Капля, что висит на рукомойнике, поблёскивала на солнце, утоляла жажду как живая. Полотенчико вафельное, Лопушихой моей вручную подшитое, на ржавом гвозде било белым крылом. Ошалел я от видений этих, пригорюнился. И тут, нежданно-негаданно, прямо из хмурого неба вырвалась последняя в этом году снежинка, скоротечная кружевная весточка, что вот-вот нагрянет в мою собачью жизнь новая весна.
Стало боязно пошевелиться: замер на крыльце продуктового, что будет дальше, ожидал. Ничего не видел вокруг, всё пропало: не было больше ларька, где жарят кур, и кошки, и того далёкого места дороги, где машины превращаются в мух, – только прощальная весточка зимы в воздухе красиво летела.