Собачий царь

Иной раз, когда день с вечером встречаются, навевая повсюду людскую и природную тишь, пообедав рюмкой стылой водочки, у окна сидела Мандолина почти трезвая. На снежинки глазела грустно и ласково. Примечала, как солнце в рукавицах туманных плавает над особняками московскими. И чечётку продрогшего Лохматого наблюдала без улыбки, нахмурив бровь. Лицо у неё в такой миг делалось пасмурным, умудрённым, прозревшим – того и гляди, за себя и за всех разревётся, за свои обиды, за чужие многие горести перламутровыми слезами расплатится. Рыжие да красные, они ведь тоже всякие бывают: бывает плут, а бывает добрый человек. Любовался в эти мгновения Лохматый сквозь оконце на лицо её беспомощное и светлое. В голову мужицкую втемяшилось, что она его суть-баба и есть. И всё шире растворялись перед ним скулящие собачьи врата.

Травушки-муравы уплетаются, лазоревы цветочки осыпаются, наступает суббота на пятки пятнице!

Не сдержался Лохматый твоими наставлениями и своими тяжкими сомнениями. Скинул яростно наряд казённый. Под предлогом, что кум в больницу слёг, сбивчиво на вечер отпросился. И скорее кинулся за бабёнкой в потёмки по дворам и переулкам московским. Второпях подвернул ногу. В дверку заднюю авто синего, будто бы нечаянно незапертой оставленную, шмыгнул Лохматый. И поехал с Мандолиной пировать.

Не прошло и недели, всё накопленное спустил он на ветер подольский, сором разбросал на сквозняк арбатский. Мишурой разлетелись отложенные на баньку рублики. Твоя новая сосновая дровница, так и не отстроившись, рассыпалась. Поистратилась крыша избы долгожданной в вихре разгульном: на чулки кружевные, на янтарные бусики, на закуски перчёные, на медовые сласти, на задорную и льдистую водочку. Мандолинины смешинки бархатные, ямочки на её щеках, лукавинки в её глазищах щедрой денежкой он выманил-вытянул. Рыжую бабёнку, что умело на себя цену навесила, в самоварном золотце выкупал. Погулял-позабавился с ней три рабочих дня. Поистёрся, пооскалился, оброс щетиной. И опомниться уже не мог. Не трезвили его упрёки наёмщика. Не одёргивали предупреждения Башляя. Кума твоего ухмылки в глубине души не отдавались. Распрощался со стыдом-совестью Лохматый, на любые советы ополчился. В воду канула его соображаловка. Стал рассудок квёлый и смурной. Сидел мужик сиднем, стоял стоймя, неохотно на работу плёлся, через силу зазывалой наряжался. На морозце лютом притопывал, размышляя в панике и скорби, как же это ему дальше жить.

Рита-та, на рынке, потерял ботинки!