Нет надежды спастись телевизором: что ни час – пристаёт с майонезами. Улыбается из экрана молодая да чужая. Накрошила в чугун всякой зелени, редиски и огурца, перед носом тот чугун пронесла и ушла куда-то в синие двери, даже для приличия откушать не предложив. Йогурты в пасть суют, а лизнуть не дают. Маргаринами дразнят. Фрикадельки в большую кастрюлю сыплют: дым идёт, пар валит. И снова не угостили. По другой программе масло в тагане кипит, во все стороны квохчет. Капля в глаз летела, да не задела. Чебуреки румяные жарят, а лопаточка деревянная ловко их перевёртывает на другой бок. Не успел моргнуть, мимо рта на сковородку полетели кубики красного перца, колечки лука, морковные стружки, картофельные кружки. Неизвестные уму, не опознанные на зубок овощи вереницею в воздухе кружатся, в тагане тихонько о своём шипят. Им вослед под весёлую песенку с потолка в озерцо щей, сверкающее янтарями мясного навара, сыплется укроп. Котлы кипят чугунные, точат ножи булатные, пританцовывает да поблёскивает острая сабелька, рубит на круглой доске мясо для пельменей. Целая тарелка макарон с сыром перед глазами пляшет, каплями кетчупа плачет, умоляет, упрашивает, а притронуться не даёт. Потрескивает на природе костерок, изо всех сил рвётся на глаза шампур, телятиной унизанный, шипит и рыдает мясо уксусом да вином. Кажется, только руку протяни, марширует перед носом медовое мороженое, водят хороводы клубники, катается колесом чужой каравай. Льётся с неба пиво тёмное, по усам течёт, в рот не попадая. Уж покрылся экран жирной плёночкой, уж запахло вокруг сладкой водочкой, в довершение ко всему блинами с икрой откуда-то засквозило. Сократилось к еде расстояние, ноги задрожали, руки отяжелели, покачнулся белый свет вокруг, замутился свежий воздух, быль с небылью перемешались так крепко, как те овощи с майонезом: не отличишь на вкус и на цвет, где небыль, а где – быль. Вот уж корочка лука, в масле озолотившись, к щеке прицепилась. Откуда она взялась, скажи на милость? Оттуда же по всей округе расползается пар помидоров поджаренных, тушёной морковки и злого, хрустящего чеснока. Пропитались окрестности запахом чужих щей. Но сила воли не перевелась в человеке: стоит тело ровно, словно дерево, не шатается, никуда не бросается, только глаза бесстыжие в телевизор глядят. А телевизор и рад: жёлтым мигает, сиреневым слепит, намекает, что это всё баловство для разминки, настоящее испытание впереди.