Да только муж не блистал ни красотой, ни умом, ни воинской доблестью. Дела вел кое-как, на службе больше ел, пил да балагурил, и вскоре его перестали приглашать на княжеские советы, дети умирали, не достигнув года, и боярин с неблагозвучным прозвищем Блин начал все чаще заглядывать в чарку, проклиная в своих неудачах соперников.
Лаза и не заметила, как озлобилась. Стала завидовать, позволять себе резкие речи и откровенные наветы. Княгиня быстро отодвинула ее в дальний ряд, так что даже гостинцы доставались Лазе по остаточному принципу. Совсем осесть дома она не хотела, но и часто ездить в Кром не могла – муж сердился, если ее звали без него. Вот и болталась, разрывая душу чужими успехами.
А тут свадьба! Да какая! Она-то пристально за невестами наблюдала и радовалась, когда часть их со слезами, а то и с улыбками усадили в сани, да отправили кого куда. Она-то, Лаза, оставалась в столице! При княжьем дворе! А эти глупые девки едут в глушь – пересчитывать курей да прясть долгими зимними ночами. О, как тогда радовалось ее сердце!
А теперь вот это!
Не выдержав, боярыня вздохнула, да и вопросила горячий воздух темной избы:
– И почему князь эту Несмеяну за Милорада выдал? – тут боярыня вспомнила, что не одна, и поправилась: – Не за княжича? Хороша ведь девка, как парсуна!
Старик сторож крякнул, глянул на спящего боярина, да и хмельно ответил:
– Дак сестру за брата выдавать даже древние боги не велели!
Лаза чуть не поперхнулась глотком медовухи. Она была молода и даже не видела старую княгиню, но после слов старика сравнила Несмеяну с князем и… Вот это новость! Только бы не проболтаться!
Забив рот пирожком, женщина кивнула старику, подначивая его продолжать.
– Зато выбрать дочке боярича покраше да познатнее сам Бог велел! – вдовец мелко перекрестился на икону.
У Лазы волосы встали дыбом под кокошником – это она княжну, выходит, сглазить пыталась? Ох, как бы не прознал кто! Перекрестив рот, женщина вздохнула и перевела разговор на подарки новобрачным. Сторож охотно болтовню поддержал, а когда пирог кончился, дал боярыне одеяло, чтобы она заняла скамью подле мужа – покемарить до рассвета. Раньше их коней все равно никто запрягать не будет.
Вытянувшись на узкой жесткой скамье, боярыня не спала – думу думала. Говорили, что новый воевода после свадебного пира в свою новую вотчину поедет. Только пир-то будет целую неделю длиться! Да и время Милораду надобно, чтобы возки собрать, письма в дальние края, припасы… Успеет ли Несмеяна нажаловаться князю? Пожелает ли? Ох, как бы всех отвлечь?
К рассвету Лаза придумала.
Знала она, что девки-челядинки с утра у колодца собираются. Пока каждая почерпнет ведерко-другое из студенца, успевают обменяться сплетнями. Вот туда она перед отъездом и заглянет. Князь же Несмеяну не признал? А ежели слухи пойдут?
Вскочив до свету, боярыня упорхнула «до ветру» и в утренних сумерках встретила у колодца толпу зевающих девок. Пристроилась в сторонке, мол, руки сполоснуть, да и разболталась – каковы невесты все лапушки да белы лебедушки. А Несмеяна – вот прям княжна! И статна, и хороша, и взглянет – рублем подарит. Девки примолкли, но слушали.
– Вот бы княжны, как подрастут, такими же ладами стали, – заявила Лаза, потом ополоснула руки из ближайшего ведра и ушла. Девка с криком выплеснула воду, и все зашумели вслед боярыне. Но мысль о том, что Несмеяна и княжны похожи, уже засела в их головах.
Потом Лаза искала конюхов, требовала возок, грузила туда мужа и везла его домой. А попутно вбивала всем окружающим мыслишку – очень уж хороша Несмеяна, почему же ее князь в жены сыну не выбрал? Может, потому что девка очень уж на князя похожа?
Глава 30
К вечеру по Тулее поползли слухи.
К этому времени молодые уже вышли из своих покоев, а ближние боярыни все постели и рубашки осмотрели – везде нашли, что искали, но вывешивать простыни в окна, как это было принято на далеком Западе, не стали. Традиционно на дверь брачного покоя повесили вышитое алой нитью полотенце, а жениху поднесли чарку вина, которую он и разбил под радостные крики.
Княжич бил посудину первым – да не дешевую керамическую чашку, а дорогой стеклянный сосуд. Зардевшаяся Услада стояла рядом в непривычной женской одежде – от девичьей она отличалась цветом и немного фасоном – рукава были пышнее, а отделка – богаче. Гости радостно поздравили молодых и усадили их на мягко устланную лавку. Как ни осторожен был княжич, а сидеть молодой княгине все еще было неловко.
Остальные молодожены так же быстро выполнили ритуал с разбиванием чашки – сомнений в честности невест ни у кого не было – при княжьем дворе остались лучшие. Подле княжича сели Горазд и Радомира, а Милорад и Несмеяна – подле князя и княгини.
Охотница на этот раз оделась и ярче, и скромнее.