Смерти.net

На похоронах Павлика мама встретила своего двойника. Обычное дело, подумала она, на похоронах всегда встречаешь двойников (когда она рассказывала мне об этом, я тоже сразу же подумала: да, и правда обычное дело, иногда встречаешь своего двойника на похоронах близкого человека, почти у каждого бывает; и тут же мысленно осеклась – откуда это, что это вообще такое?). Та девушка выглядела почти как мама – и все это словно знали и понимали: перешептывались, переглядывались, не поднимая глаз, проходили мимо, как мимо призрака. Потом, конечно, маме кто-то рассказал: оказалось, что, пока она училась в другом городе, Павлик начал встречаться с другой девушкой тайком. Это не была прямо-таки совсем катастрофа; все же подростки, практически дети, мама и сама когда училась, присматривалась к другим мальчикам и философски подозревала, что одним Павликом ее эмоциональная жизнь вряд ли будет исчерпываться, вероятно, он станет не единственным (но вот стал же в итоге единственным – водяная смерть в молодости верный путь к эксклюзивному месту в чужих воспоминаниях, книгах и дебютных полнометражных фильмах), – и внутренне готовилась к тому, что он сбежит, пропадет, растворится в далекой чужой жизни маленького городка, куда она никогда не вернется (но вернулась – маленькие городки коварны). Правда, она не была готова к тому, что он сбежит именно так. И тем более, что до этого каким-то образом обнаружит в их малонаселенном городке (впрочем, 130 тысяч человек – вполне себе население; в те годы еще и статистика ежедневных смертей на планете; известно, что человеку всегда комфортнее жить в городе, число населения которого идентично количеству людей, умирающих на планете в течение одного дня, поэтому с годами все перебираются в городки покрупнее) совершенную, полнейшую копию мамы, успешно заменявшую ее в будние дни (на выходные мама приезжала домой). Все об этом знали, но боялись говорить маме. Она смотрела на девушку-двойника вначале с ненавистью, потом с ужасом, потом как в зеркало, потом чтобы не смотреть на Павлика и его родителей, а потом подошла к ней и обняла. Все молча смотрели. Наверное, никто не ожидал, что этим дело кончится. Но этим дело не кончилось: после похорон мама и та, вторая девушка, ее звали точно так же, как и маму (самое удивительное, что это никого не удивляло – если уж двойник, то и звать должны точно так же!), – стали лучшими подругами. Л. и Л. На двоих одно имя, одна первая любовь, приблизительно одинаковая внешность, один возраст, одна главная трагедия всей юной жизни. Каждой казалось, что другая – это поздний щедрый прощальный подарок от Павлика только ей и никому больше; ревность в этой ситуации была невозможна, посмертная ревность – миф.

Да, теперь у всех нас есть такой мальчик-мечта, трагически погибший в юности буквально на наших глазах, переформатировав и определив всю нашу жизнь на десятилетия вперед (а у тебя был? ты можешь ответить? если можешь – ответь хоть как-нибудь, через случайную дачную книгу, радиошум, мерное гудение осиного гнезда). Но история, украшенная огненной вишней синхронистичности, выглядела все же слишком странной.

Теперь я понимаю, что подобного уровня сбои, удваивания, наслоения реальности – фактически отчаянные ее (реальности ли?) попытки продемонстрировать нам, что все вокруг – контекст. Но здесь не место для этой мысли.

В нашем раю совпадений не бывает – поэтому подобные контекстуальные сбои случаются при неправильном, мерцающем взаимоналожении противоречивых фонов или пунктиряще закоротивших воспоминаний. Жить в мире без совпадений не так мучительно, когда совпадения происходят каждую минуту. Дело в том, что это просто не совпадения.

Там у них – не здесь, как ты понимаешь (а ты понимаешь? прислушайся, птичка поет где-то вдалеке – что она хочет сказать читателю всего, что я не могу тут написать из-за врожденного страха перед апофеническим стрекотом синхроптички?). Но мама великолепно адаптировалась даже к самым необъяснимым вещам. Скорее всего, именно тогда она этому и научилась – и с тех пор уже постоянно умела. Другую себя она восприняла как роскошь, посмертный букет сентябрьских тугих пионов и надежду на то, что после жизни бывает еще что-то – не столько связанное с жизнью, сколько проявляемое в этих воспаленных совпадениях, наложениях и двоениях.