Мизансцена: огромный неподвижный толстяк, смотрящий в никуда, маленькая женщина, надрывающаяся в крике. И чей-то неукротимый хохот в глубине зала.
Это тройственное исполнение не оставляет зал равнодушным. Камеры показывают крупным планом Лукрецию.
Копящийся в туче дождь не может не пролиться. То же и в зале: смеющемуся начинают вторить еще двое.
Не могут сдержаться еще несколько человек, теперь уже в первом ряду: они нервно хихикают, как фыркают перед стартом лошадки, словно ожидая отмашки, чтобы расхохотаться во все горло.
Волю своему веселью дают уже два десятка человек.
Дальше происходит чудо – настоящий ливень смеха.
На протяжении нескончаемых секунд гремит дружный смех. Публика смеется над собой, над своей способностью смеяться без причины. Два клоуна на сцене при этом остаются без движения: один успешно имитирует соляной столб, другой захлебывается криком.
Зал смеется все громче.
Она знает, что ассистент кричит им из-за кулис непотребства, но не обращает на это внимания.
Лица в первом ряду раскраснелись от смеха, некоторые показывают на клоунов пальцем, приглашая своих соседей в свидетели всей этой нелепости.
Крик продолжается, смех тоже.
Секунды скрежещут, как зубья несмазанного механизма.
Люди напротив хохочут, даже телеоператор не выдерживает и снимает очки, чтобы вытереть слезы.
Наконец она, задохнувшись, умолкает. Зал поступает так же.
Она икает и ударяется в рев.
Грандиозный триумф! Все вскакивают и рукоплещут волнующему представлению.
Некоторые никак не отсмеются.
Исидор по-прежнему неподвижен. Но Лукреция утратила непроницаемость, из ее глаз струится влага.
Наконец-то их заслоняют два спасительных щита: это сходятся половинки красного бархатного занавеса.
Они слышат гром неумолчных аплодисментов.
Ассистент, недавно клявший их на чем свет стоит, теперь рассыпается в поздравлениях.
На фоне красного бархата появляется конферансье Стефан Крауз. Покашляв, он обращается к постепенно стихающему залу:
– Что ж, порой юмор – это молчание. Это как у Моцарта: тишина, следующая за скетчем Дариуса, – это снова Дариус. Но тишины оказалось мало, и Ванесса сумела сказать свое слово. То был крик боли, поток слез, вызванный уходом нашего друга Дариуса.
Зрители опять не жалеют ладоней.
– Все мы дали высокую оценку их новому прочтению скетча «Стриптиз». Что может быть строже полного отказа от игры и простого горестного воя? Как я уже говорил, раньше вы были лишены удовольствия смотреть на Давида и Ванессу, этот комический дуэт специально прилетел из Квебека, чтобы отдать дань памяти Дариусу Великому. Поприветствуем их еще сердечнее!
Гремит единодушная овация.
Исидор и Лукреция никак не выйдут из столбняка, так им легче пережить это страшное мгновение. Сердца у обоих готовы выскочить из грудной клетки, оба задыхаются.
Лукреция хватает и сильно стискивает руку Исидора.
– Я думал, что сейчас умру, – признается без затей он.
– Американский комик Энди Кауфман так уже пробовал в семидесятых: минута полного молчания, без слов и мимики. У него получилось. В такой обстановке это был единственный выход, – лепечет Исидор как в бреду.