Слишком много поваров

— А теперь, — Вульф снова оглядел всех. — Мы подошли к самой трудной части. Кто бы вы ни были, я понимаю причины вашего молчания и сочувствую им. Вы заглянули в дверь — будучи, несомненно, привлечены грохотом — и увидели представителя вашей расы, стоящего у ширмы. И когда через сорок минут вы узнали, что произошло, вы поняли, что видели убийцу Ласцио. Или хотя бы всерьез заподозрили это. Вы не просто увидели чернокожего, вы, по всей вероятности, узнали его, поскольку он был одет в ливрею «Кановы», то есть работает здесь, как и вы, и когда вы открыли дверь, он стоял к вам лицом. И в этом заключается дополнительная трудность. Если этот человек вам близок и занимает особое место в вашем сердце, то, я полагаю, вы продолжите молчать, невзирая на то, что могу сказать я или может сделать шериф. В этом случае ваши коллеги разделят с вами немало неприятностей, но тут уж ничем не поможешь.

Но если он не близок вам лично, если вы не выдаете его из человеческого сочувствия, или же, сказать точнее, оттого, что он одного цвета с вами, я хочу сделать ряд замечаний. Во-первых, человеческое сочувствие. Это чепуха. Много веков назад люди осознали, что поскольку человек не может защитить себя от убийства в одиночку, ибо убить человека проще простого, то людям следует защищать друг друга. Но если я предоставляю эту защиту вам, то и вы должны предоставлять ее мне, хотите вы этого или нет. Если же вы не выполняете своих обязательств, то вы исключаетесь из общественного договора и оказываетесь вне закона.

Но убийца оказался, как и вы, чернокожим. Признаюсь, это щекотливая ситуация. Общественные договоры включают в себя не только коллективную защиту от убийств, но и множество других вещей. Совершенно очевидно, что в Америке, не говоря уже о других континентах, белые люди исключили черных из некоторых таких договоров. Говорят, что иногда это касается и договора об убийствах; что в некоторых частях этой страны белый человек может убить черного если и не безнаказанно, то, по крайней мере, с хорошими шансами избежать положенной кары. Это прискорбно и плохо, и я не осуждаю чернокожих в их возмущении таким положением дел. Но перед нами реальность, а не теория, и как же вы предлагаете изменить ее?

Я обращаюсь к вам, тому, кто видел человека у ширмы. Если вы покрываете его потому, что он вам дорог, или по любой другой личной причине, мне нечего сказать, ибо я не любитель пустой болтовни, и вам придется иметь дело с шерифом. Но если вы покрываете его потому, что он одного цвета с вами, то на это можно сказать многое. Вы оказываете вашей расе плохую услугу. Вы лишь упрочиваете несправедливости, которыми по праву возмущаетесь. Идеальный общественный договор полностью игнорирует расовые и религиозные различия, и любой, кто способствует сохранению этих различий, отсрочивает наступление идеала. Без сомнения, вы способствуете их сохранению. Если в деле об убийстве вы руководствуетесь цветом кожи убийцы, неважно, какого цвета вы сами, белого, черного или розового…

— Неправда!

Это восклицание вырвалось у мускулистого парня с плоским носом, студента. Кто-то подскочил, я вздрогнул, и все посмотрели на него.

— Я готов обосновать свою позицию, мистер Уиппл. Если вы дадите мне закончить…

— Я не имею в виду вашу позицию, можете оставаться при своих выводах. Я имею в виду ваши факты. Один из них.

— Который факт? — поднял брови Вульф.

— Цвет кожи убийцы. — Студент смотрел ему прямо в глаза. — Я видел его. Убийца — представитель не черной расы, а белой.

11

Сразу вслед за этим я получил добавочный шок: кто-то с грохотом упал на пол. Мы отвлеклись от студента и обнаружили, что Дылда, тощий парень у стены, убаюканный речами Вульфа, проснулся от выкрика студента, дернулся, потерял равновесие и бухнулся вниз головой. Он заныл, но Крэбтри утихомирил его сердитым взглядом. Все задвигались.

— Вы видели человека у ширмы, мистер Уиппл? — мягко спросил Вульф.

— Да.

— Когда?

— Когда он стоял у ширмы. Это я приоткрыл дверь и заглянул в зал.

— Понятно. И вы утверждаете, что он был белый?

— Нет. — Взгляд Уиппла оставался прямым и твердым, он даже не обернулся на шум от падения Дылды. — Я не сказал, что он был белый. Я сказал, что он представитель белой расы. Когда я увидел его, он был черный, потому что вымазался в черный цвет.

— Почему вы так решили?

— Потому что я видел его. Я же сам чернокожий, как я могу перепутать жженую пробку с настоящей кожей? Но это еще не все. Как вы сказали, он прижал палец к губам, и руку было отлично видно. Тут и чернокожим быть не нужно. На нем были плотные черные перчатки.

— Зачем вы вошли в буфетную и заглянули в банкетный зал?

— Я услышал грохот в банкетном зале. Грант готовил яйца о-шеваль, а паприка вся вышла, и я пошел в буфетную за свежей банкой. Поэтому я и услышал грохот. На кухне было довольно шумно, и там ничего не слышали. Я стоял на стремянке и искал паприку на полках, а когда нашел ее и спустился, то приоткрыл дверь посмотреть, что случилось.

— Вы входили в банкетный зал?

— Нет.

Вульф размеренно погрозил ему пальцем.