Шестая исчезла по дороге на завтрак – вот так буднично и вот так страшно. Но, хоть мне и стыдно, плачу я не по ней. Я плачу по той радости, которую ощутила, когда поняла, что Ева забрала не меня. Что хотя бы в этот раз – не моя очередь. Плачу по собственному малодушию, по гаденькому чувству облегчения, по желанию и дальше прятаться за чужими спинами – лишь бы не я, лишь бы не меня. Это мерзкая правда, но правда та самая, которую я, имея мысленных судей, уже не могу спрятать поглубже и не замечать.
Я шмыгаю носом и собираюсь уйти, когда Ева вдруг начинает говорить. До меня не сразу доходит.
– Что?
– Будет проще, если мы покажем, – повторяет она. – Да. Незачем так удивляться. Эта информация не создаст чрезмерной эмоциональной нагрузки – во многом, конечно, благодаря удалению дефектных единиц. Ты ведь почувствовала, что стало легче, не так ли?
Меня охватывает подозрение.
– Иди за нами.
– Н-нет, – хриплю я. – Нет, Ева, п-пожалуйста…
– Будь последовательна, восьмая, – прерывает она. – Разве твой диагностический чип отключен? Успокойся. Ты не дефектна, и твои единицы по-прежнему с тобой. Через них ты услышишь то, что мы хотим вам сказать, а через тебя они увидят то, что вам требуется увидеть.
Я даже не успеваю спросить, о чем она, когда из общей комнаты приходит ответ. Слова Евы, произнесенные там, эхом проносятся и в моей голове:
Что?
Притчу?
Нейра разворачивается и уходит. Какое-то время я еще уговариваю себя ослушаться, убежать, спрятаться где-нибудь, но страх оказывается сильней.
Нейра ведет меня по однообразно-серым коридорам, пустым и гулким, таким же, как я внутри. Холодно. Очень холодно: не спасает даже утепленный комбинезон. Зато в груди у меня все кипит и бурлит. Еще пять минут назад я мечтала о правде, теперь же хочу лишь заткнуть уши.
Впереди распахнутая дверь и помещение, из которого чуть заметно тянет горелым. Я вхожу. Внутри два черных агрегата с массивными трубами, уходящими в потолок. Литые корпуса, красные диоды на сенсорах. Жарко. А после ледяных коридоров – даже душно.
Я оглядываюсь вокруг в какой-то глупой, наивной надежде увидеть шестую, но замечаю лишь нейру, чем-то занятую у агрегата. В руках у нее пластиковый контейнер и перепачканная сажей лопатка. До меня постепенно начинает доходить. Это же печи, верно? Печи для мусора. Значит, в контейнере – зола, а перчатки нейры вымазаны обычной сажей, черной, как буквы непонятного «EWA». Все ясно. Я даже думаю рассмеяться – так это нелепо, но смех почему-то застревает в горле. Нейра поднимается и идет к выходу. Я отступаю в сторону. На краешке сознания вертится мысль – бредовая мысль! – которую никак не удается прогнать, а за ней, точно убийца в темноте, прячется ужас. Но это все, конечно, неправда, так не бывает, это абсурд… а то, что в контейнере просто не может… не может быть…
…шестой.
Я слышу крик. Чей? Может быть, мой, а может – кого-то из общей комнаты. Нет… Нейра проходит мимо, и в контейнере я замечаю расплавленные кусочки металла и несгоревшие остатки костей. Нет,
– Не может быть… не может…
– Может, – бросает Ева. – Перестань лгать себе. Мы исключили из вашей системы дестабилизирующие элементы, и тем, кто остался, сделалось легче. Это путь к совершенству, восьмая. В нашем раю дефектных нет.