Сингулярность 2.0. Биотех

Я понимаю, что должна чувствовать боль или грусть (да хоть что-нибудь), но внутри пусто, а в голове бьется жуткое: «Ты следующая, восьмая, ты следующая, ты…» Я давлю эту мысль, гоню прочь, как и полагается правильной единице, но в итоге, конечно, начинаю плакать. Теперь это не редкость. Я просто сижу и роняю в пищевой контейнер слезы.

Я не хочу умирать.

Но и становиться Системой не хочу тоже.

И в этом нет ничего особенного, за это нельзя отправлять в мусоросжигатель, это просто… просто желание. Разве оно так важно? Третий был смутьяном, все это знали, но ведь я – не он. Я совсем на него не похожа! Ведь так? Ведь не могу же я, в самом деле, быть следующей?! Этого просто не может…

«Успокойся! – врывается в мои мысли голос третьего. – Успокойся, восьмая! Слышишь? Она тебя не получит! Клянусь чем угодно: не получит! Ты слы…»

Слезы сменяются беззвучным смехом.

Кажется, я схожу с ума.

«Да брось, – продолжает третий. – Не так уж все и плохо. Да и вообще, какая разница? Чего не изменить, того не изменить. Серьезно, перестань столько думать, восьмая. Лучше взгляни вон туда. Нет, не туда. Видишь горы? Приглядись хорошенько. Видишь? – Тогда он меня поцеловал. В губы. Короткое прикосновение, сухое и горячее. Я была в таком шоке, что не смогла даже разозлиться. – Поймал. Ладно уж тебе, сделай лицо попроще».

Зачем я это вспоминаю?! Почему сейчас?!

Что есть сил мотаю головой, хватаю вилку и нож. Нет, откладываю вилку и беру витаминную капсулу. Глотаю. Запиваю жижей из контейнера, начинаю нарезать концентрат. Отправляю в рот. Жую. Глотаю. По новой. Но мертвый голос третьего это, конечно, не останавливает:

«Я думаю, мы для нее куда важнее, чем она нам это показывает. Иначе какой смысл…»

– Замолчи, – говорю я и вздрагиваю: звук голоса в тишине раздается почти как выстрел. Девять пар глаз осуждающе смотрят на меня.

Тихо.

Опять. Кажется, всего несколько дней назад я думала, что буду этому рада, но теперь мне хочется говорить, говорить, говорить, хочется звуков, шума, криков…

«А знаешь почему, восьмая? – смеется третий. – Не догадываешься? Потому что ты сама еще не знаешь ни кто ты, ни чего хочешь. Ты тесто, у тебя нет формы. Заметила, как усердно Ева тебя изучает? Тебя единственную она предупредила насчет чисел и тебе же единственной показала печи. Она хочет посмотреть, как ты будешь реагировать, ясно? Ей нужно понять…»

Аппетит пропадает, и я откладываю вилку и нож. Прикусываю губу. Беру приборы снова. Сжимаю до боли в пальцах.

А за окном бушует настоящая снежная буря. Я слышу приглушенный вой ветра, рассматриваю завихрения снега, похожие на рваные, уродливые узоры, и меня они завораживают. Это белая мгла; в ней не видно ни леса, ни тем более гор – да что говорить, не видно даже припаркованную у Инкубатора технику. Дефектные ли это мысли? Должна ли правильная единица обращать внимание на погоду? Другие просто едят, никуда не смотрят. И я тоже пытаюсь, но глаза то и дело возвращаются к окну. А за ним бушует настоящая снежная буря. Я слышу приглушенный вой ветра, рассматриваю завихрения снега… Что со мной происходит?

Нейры у окна сегодня нет. И не только ее: я с прошлого вечера не видела вообще ни одной. Такое ощущение, что весь Инкубатор внезапно вымер. Пустые коридоры, пустая столовая, звенящая тишина и завывание ветра. Жутко. Будто что-то назревает. Я опять начинаю плакать.

Вторая с шумом отодвигает от себя контейнер и встает.

«Может, хватит уже? – говорит она. – Из-за тебя теперь всем тошно».

Другие согласны.

Я молча вытираю рукавом слезы и тоже встаю. Сперва не понимаю, что именно хочу сделать (а что вообще можно сделать?), но потом решаю просто уйти. Не знаю куда, не знаю зачем, деться мне некуда – да и наплевать. Но я не успеваю пройти и трех шагов, как из-за стола вдруг поднимаются все. Разом.

«Положи нож, восьмая».

Я растерянно смотрю вниз. Да, нож. Я его взяла? Не помню как. Случайно, разве не понимаете? Неумышленно… Но они не понимают, не хотят понимать. Будто я уже отключена, и меня отторгают, как злокачественный трансплантат. Изнутри вдруг поднимается упрямство, даже чуть разбавленное злостью, и я отвечаю:

– Нет. Не хочу.

«Система не обрадуется. Мы им скажем».

Я замираю.

Мы. Им.

Мы.

А как же тогда я?!

«Ты следующая, восьмая, ты следующая, ты…»

А мои ли это вообще мысли? Все эти слезы, весь этот страх, вся эта безумная мешанина чувств; что из этого на самом деле – мое? Я сжимаю кулаки. В висках стучит кровь. Вторая, глядя на меня, вдруг начинает пятиться. А потом и все. Потому что хорошие единицы должны пятиться, должны отступать, должны сидеть тихо и медленно забывать, что они вообще существуют. Я поднимаю нож и говорю:

– Да пошли вы!

А затем, пока не пропала решимость, хватаю себя за волосы и рассекаю кожу за ухом.

1