– Я не понимаю… Зачем? Не понимаю…
Ноги у меня вдруг слабеют, и я сползаю на пол. Изнутри рвется крик, нечем дышать, глаза слезятся, сводит желудок… Я обхватываю руками голову, словно она вот-вот взорвется. Ногти впиваются в шрам от связующего чипа.
– Зачем? – шепчу я. – Зачем? Зачем? Зачем? – Ответ мне не нужен, да и не знаю я, пойму ли его, но остановиться не могу. Перед глазами темнеет. – Зачем? Зачем? Зачем? Зачем? Зачем?
Среди мешанины мыслей различаю крик третьего:
– Зачем? Зачем? Зачем?
Нейра отворачивается и уходит.
2
Иногда у нас возникает стойкое ощущение, что инди в массе своей – подобная нам система, отличная лишь неспособностью к структурному мышлению. И вместе, и по отдельности, все они повторяют ошибки своих предков, их история – колесо, а поступки продиктованы стремлениями, которые не менялись тысячи лет. И сейчас, наблюдая, как третий намеренно устраивает за столом хаос, мы понимаем, что в этом ощущении нет изъяна. Вброс противоречивой информации – предсказуемая реакция седьмого – полемика-триггер для обозленной десятой – игра на страхе восьмой перед Системой – уход из столовой. Третий сделал все, чтобы отвлечь наше внимание от того, чего хотел на самом деле. «Брось, восьмая, – мысленно говорит он, и мы уже знаем, что за этими словами последует ложь. – Незачем так трястись. Что она, по-твоему, убивать нас будет? Это нерационально, а Ева рациональна до омерзения. Я думаю, мы для нее куда важнее, чем она нам это показывает. Иначе какой смысл всей этой возни с бывшими инди, если в Инкубаторе растут сотни – может, даже тысячи – готовых нейр?» Ум третьего достаточно дисциплинирован, чтобы скрыть от единиц настоящие мысли. В какой-то мере это вызывает уважение, но не удивляет: подобные инди встречаются в каждой второй системной дюжине. В их психопрофиле доминирует паранойяльный радикал; они собраны, упрямы и предприимчивы, быстро соображают и еще быстрее учатся, но при этом сильно подвержены НРЛ и малигнизации. И это касается не только третьего, но и десятой. Когда мы отключаем ее диагностический чип, единицы ненадолго приходят в возбуждение, а мы понимаем, что все это уже было. Инди не меняются. Их жизнь – предсказуемый цикл, где дежавю обращается жамевю, и все повторяется, чтобы забыться, а затем повторяется вновь. Двенадцатой ничего не грозит, ее страх – ингибитор, медленно подавляющий желание
4
Сегодня за столом непривычно тихо, лишь на улице беснуется ветер, а о пластик пищевых контейнеров стучат ножи. Третьего больше нет – он так и не пришел на завтрак. Исчезли его обещания, его мысли, голос, исчез и он сам. От системной дюжины осталась всего десятка.