Сингулярность 2.0. Биотех

За панорамным окном столовой падает снег. Медленно. Так медленно, что кажется, будто он висит в воздухе без движения. Хлопья огромны. Где-то в миле от Инкубатора – стена леса, а еще дальше – белые шапки гор. И тишина. Я знаю: там тихо, и легко представляю, как зачерпываю и пью эту тишину горстями.

На мои мысли тут же откликается третий:

– Прогуляемся?

Я молчу.

Тишины в моей жизни больше не осталось – и не только ее. Теперь с чужими мыслями приходят и чужие чувства, но сердце отзывается на них так, словно они мои. Это больше не голая информация.

Двенадцатая боится – постоянно! – и этот ее страх ввинчивается под кожу, заставляя волосы становиться дыбом. Она боится, а значит, боюсь и я. Первый подавлен, и я подавлена с ним вместе. Девятый, наверное, спятил: его настроение скачет от истерического смеха до истерических же рыданий, и мне тоже этого хочется. Седьмой возомнил себя лидером и временами напоминает безумного проповедника. Он бредит слиянием с Системой – и я брежу тем же, хотя меня уже и тошнит от его пафосного занудства, впрочем, седьмой это знает, но ему наплевать, и поэтому мне тоже наплевать. Десятая злится, шестая пробует медитировать, пятый до крови обкусывает свои пальцы и не может остановиться, четырнадцатая прикидывает, как бы украсть нож, тринадцатый пытается не думать и думает больше всех, четвертая мечтает о тишине, одиннадцатому хочется плакать, вторая разглядывает снег за окном, потому как ни на что другое уже не годна; а я чувствую, что вот-вот взорвусь. Третий в меня влюблен, и об этом теперь знают все, но что гораздо хуже – я сама. Я знаю его тошнотворные сны и липкие желания, его возбуждение при виде меня передается мне, и мое тело унизительно реагирует на это. Мне остается лишь кричать от бессилия и всех ненавидеть, и ненавидеть еще больше оттого, что они это знают и чувствуют.

Когда Ева лишила меня воспоминаний, я думала, хуже быть не может. Я думала: терять теперь нечего, ведь ничего уже не осталось. Что можно отобрать у пустышки? Но первый этап лишил меня моих мыслей – они больше не принадлежали мне одной, а связь эмоций окончательно размыла и без того зыбкую грань между мной и остальными.

– Ты удивительная пессимистка, восьмая, – говорит третий.

Я вздрагиваю.

Звуки голосов за этот месяц стали непривычными: хватает и мыслесвязи. Да и общаться, честно говоря, желания нет. Мы (нет, нет, никаких «мы») все больше походим на нейр Евы… впрочем, этого она и добивается.

«Отстань», – отвечаю я.

– Брось, надо же иногда и язык разминать.

«Вот и разомни – поешь. Только молча».

Третий улыбается.

На вид он – такой же, как и я: остриженный почти налысо, бледный, со шрамом от связующего чипа и с выбитым на лбу штрихкодом. Только номер другой: 5 330 001 994-3. Но если я нормальная, то он просто невыносим, и даже сейчас: его масленые мыслишки без остановки просачиваются ко мне в голову, не вызывая ничего, кроме отвращения.

Я встаю и пересаживаюсь за другой край стола, потеснив одиннадцатого. Нейра, стоящая у окна, чуть поворачивает голову.

Шестая – она самая ответственная – разносит всем пищевые контейнеры. Под крышкой каждого: брикет серой массы в одной ячейке, лужа серой жижи в другой, ярко-красная витаминная капсула, вилка и нож. Таблетку надо принимать первой, и это расстраивает, потому что без нее все сливается. Серые единицы в серых комбинезонах начинают очередной серый обед в антураже серых помещений Инкубатора.

Третий смеется – вслух. Затем толкает свой контейнер ко мне и, обойдя стол, останавливается у одиннадцатого за спиной.

– Дружище, а почему бы тебе не подвинуться? – спрашивает он.

Я вздыхаю.

Одиннадцатый послушно перебирается на место третьего, а тот усаживается рядом со мной. Он открывает контейнер, берет красную капсулу и с минуту ее разглядывает. Потом бросает обратно со словами:

– Знаешь, восьмая, твоим мыслям не хватает… хм, экспрессии.

«Ну уж извини, – отвечаю я, – какие есть».

– Нет-нет, ты не виновата, – отмахивается он. – Все дело в окружении. Если каждый день выслушивать серые мыслишки, то и сам поневоле становишься серым.

– Тащите трибуну, – фыркает десятая. – И бумагу для автографов.

Я только качаю головой.

«Ты принципиально не прав, третий, – берет слово седьмой, и я с ужасом понимаю, что мы (никаких «мы»!) спровоцировали его на проповедь. – Единообразие мыслей – это залог равенства и сплоченности коллектива, что, в свою очередь…»

– Ох, я тебя прошу, жри молча.

«Прекратите оба!» – говорит шестая.