Третий отщипывает от пищевого брикета кусок, обмакивает в жиже и щелчком отправляет в седьмого. Тот ныряет под стол.
– Эй!
– В следующий раз, – обещает третий, – швырну контейнером.
Перебранка продолжается еще минут пять и, разумеется, не приводит ни к чему хорошему. Шестая пытается их утихомирить; у десятой лопается терпение, и она начинает орать на всех без разбора (а потом уходит); двенадцатая и четвертая, почуяв развязку, тоже сбегают, а на девятого накатывает очередной приступ дикого хохота. Ева не вмешивается – она никогда не вмешивается.
Третий молчит, когда седьмой обрушивает на него все свое красноречие, молчит даже, когда тот проходится по его взглядам и по нему лично, но потом – совершенно внезапно (и также молча) – выполняет обещание. Пищевой контейнер ударяет седьмому в лицо, окатив жижей и кусочками концентрата.
Молчание длится недолго.
– Ах ты… ты…
– Иди умойся, – говорит третий.
– Ты… чокнутый… Ева, ты это видела? Видела?!
Нейра молчит. Мне почему-то становится не по себе от того, что мы (нет, я тут ни при чем!) впутываем в это еще и Еву.
Третий смеется:
– Брось, седьмой, ей наплевать. Чтобы великая Ева снизошла до нас, нужно что-нибудь поинтересней, чем твоя грязная трусливая рожа. Так что давай, вытирай слезки и мотай отсюда. Чем быстрее исчезнешь, тем меньше шансов, что мне придется тебе помогать.
Седьмой с надеждой смотрит на нейру, потом на третьего – но уже со злостью и недоверием.
– Ты… ты не можешь! – говорит он.
– Проверим?
Еще один взгляд на нейру.
Поняв, что реакции не будет, седьмой какое-то время мнется на месте, а затем все-таки разворачивается и выходит из столовой. Третий со вздохом пододвигает к себе его контейнер.
– Да не особо. Пинка вон даже не дал. Скучно.
– Ну, еще успею, – усмехается третий и поворачивается к нейре. – Я ведь прав, Ева? Ты же не станешь наказывать меня за эти маленькие безобидные шалости? Нет? Как там, кстати, мои циферки? Не убежали еще за
Нейра молчит.
Даже не шевелится, словно под этим белым костюмом вовсе и не бывшая единица, а какой-то робот. Куда она смотрит – узнать невозможно, о чем думает – загадка. И это жутко. В горле у меня образуется комок. Не знаю, слышит ли Ева наши мысли, но все же посылаю ей сигнал о том, что нет –
К моему ужасу, третий тоже встает.
– Я тебя провожу.
Я молчу.
И почему-то хочу плакать.
Ведь не нужны мне никакие смыслы – только тишина. Забиться в темный угол, заткнуть уши, исчезнуть, сбежать ото всех и просто быть: не страдать, не бояться, не ждать будущего, про которое известно лишь то, что меня в нем нет. Но третий не может поверить, что я всего-то и хочу, чтобы меня оставили в покое.
– Это непра…
Он вдруг замолкает.
Все происходит быстро. Неясное беспокойство – чувство потери – осознание. Но я рефлекторно, словно еще не веря, пробую искать, врываясь в мысли то одной, то другой единицы. Ничего. Волосы у меня на голове начинают шевелиться.
3