Синева

– Он поговорить хочет.

Я только теперь заметила, что вид у Магнуса какой-то загнанный, движения дерганые, а глаза бегают.

Мы уселись возле костра, а потом к нам и еще немало народа присоединилось – с Сёнстебё обращались как с почетным гостем.

– Ну что ж… – наконец проговорил Сёнстебё, – тут такое дело… Мы… те, кто живет в Эйдесдалене… мы считаем, что надо вам сворачиваться.

– Как это? – не поверил папа. – Нет.

Сёнстебё всплеснул руками.

– Вы тут знатную кашу заварили… – Он обвел рукой лагерь. – И мы… мы очень рады, что вы все это ради нас затеяли… Но мы решили, что, наверное, хватит. Да, пожалуй, хватит. Что пора бы вам потихоньку по домам разъезжаться.

Сперва папа ничего не говорил, многие забормотали что-то, а он молчал.

– Нет, мы на самом деле рады, ты не подумай, – продолжал Сёнстебё, – и хорошо, что про это дело в газетах пишут и что там, в Осло, тоже обо всем знают, но все так обернулось, что, по-моему, лучше вам сворачиваться. Пока шум не поднялся.

– Шум? Зря вы этого боитесь, – сказал папа.

– Нам с этим много лет потом жить, – продолжал Сёнстебё.

– Как раз поэтому дело наше такое важное.

– И мы хотим получать доход. Доход от использования водопада? – Он повернулся к Магнусу.

– Доход от использования водопада, – кивнул Магнус.

– Да вы же все остальное потеряете, – сказал папа.

– Просто мы… Решили, что хватит. Шум нам не нужен, – сказал Сёнстебё.

– Вы что, испугались? – спросил папа.

– Нет-нет, не испугались.

– Человек, взорвавший мост, испугался, – прошипел вдруг папа.

Сёнстебё вздрогнул, заозирался и внезапно рассмеялся.

– Я когда-то работал взрывником, это верно. Память у тебя хорошая. Но никаких мостов я не взрывал.

Он врет, думала я, папа, скажи что-нибудь, ведь он врет. Но папа молчал. Он чуть отпрянул и прищурился.

– Вы, кажется, все неправильно поняли, – наконец сказал он, – мы не ради вас все это затеяли.

– Вот как?

– Мы делаем это ради нас всех.

– Ну да. Разумеется. Да…

– Ради наших детей. Ради внуков. Водопады останутся навсегда. Иначе разрушению тоже конца не будет.

Сёнстебё заерзал.

– Значит, вы не уедете?

– Нет. Не уедем.

Тогда Магнус сделал шаг вперед. И заговорил – громко и слегка поспешно:

– Люди в Рингфьордене волнуются, Бьёрн.

Папа обернулся к нему.

– И что?

– Пока работа стоит, рабочие каждый день теряют тысячи крон, а это многим не нравится. Это обычные люди, они вложили свои средства, они ждут изменений. Надеются на них. И с каждым днем злятся все сильнее.

– Тем лучше, – не уступал папа.

– Ты же не всерьез.

– Тем больше внимания мы привлечем.

– По-моему, вы и сами не понимаете, какую кашу заварили.

– Так это я заварил?

– Да. Ты.

– Не я придумал пустить по трубам реку, не я продал землю, не я купил право на использование водопадов. И не я вышел замуж за главного инженера «Ринг-гидро».

Мама – дело в ней, опять. Речь снова о них двоих, это никогда не закончится. Расставание длится вечно.

– Нам с этим еще много лет жить, – повторил Сёнстебё, – достаточно уже мостов взорвали. – Говоря это, он смотрел на меня.

После этого настроение в лагере переменилось. Песни стихли, смех тоже. Теперь мы просто ждали.

Они явились через два дня – к тому времени мы уже двадцать один день там жили.

Был вечер, и сперва мы увидели блики, а потом услышали шорох шин по мокрой дороге.

Машины ехали колонной, длинной, конца не видно, они останавливались на обочине, дверцы распахивались, и из каждой машины выходили мужчины, в каждой сидело четыре-пять человек, кто-то приехал на мотоцикле, а один – даже на тракторе.

Они дождались друг друга и пошли к лагерю, мы встали – мы выходили из палаток, бросали готовку, шикали на детей, убирали гитары в футляры, прятали в карманы трубки. Наши гости были похожи на нас, а мы – на них, я узнала нескольких фермеров, рыбаков, сослуживцев Свейна с электростанции – знакомые лица, люди, воплощавшие для меня место, где я выросла, безопасность и предсказуемость, люди, над которыми я, возможно, слегка подсмеивалась, над их основательной немногословностью, невежеством, недостатком образования, но которых, однако же, уважала – за трудолюбие, за способность радоваться той жизни, что дана им. И тем не менее я никогда особо не думала о них, воспринимала как должное, они просто жили рядом, вытаскивали из моря рыбу, жали пшеницу, собирали яблоки, день за днем, в дождь и ветер и под палящим солнцем.

Они несли с собой плакаты, написанные от руки, как наши, вот только содержание отличалось.

Убирайтесь из нашей деревни!

Проваливайте, откуда пришли!

Хиппи, валите домой!

Мы двинулись к концу дороги, они тоже, мы приближались с разных сторон, словно магниты к полюсу.

Один из них вышел вперед. Это был Свейн. В руке он держал мегафон, а на голову натянул толстую вязаную шапочку, хотя обычно носил шляпу. Он поднес мегафон к губам и оглядел нас. Мне показалось, он заметил меня, однако заострять внимание на этом не стал.