Синее море

К ю х е л ь б е к е р (монотонно).

Из круч сверкнул зубатый пламень,
По своду неба гром пробег.
Взревела буря — чолн о камень,
Яряся, океан изверг…

Дверь приоткрывается. Возникает закутанная в простыню  ф и г у р а  и останавливается, освещенная лунным светом.

К ю х е л ь б е к е р (в ужасе приподнимается). Кто там? Кто это?

Фигура стремительно бросается к нему. Это — П у ш к и н.

П у ш к и н. Прости меня.

К ю х е л ь б е к е р. Как же пробрался-то? А мокрица, а сатана с крестом, а хромоногий стражник?

П у ш к и н. Пустое, пустое… Нет, ты скажи, простил ли ты?

К ю х е л ь б е к е р. Ах, Пушкин…

Сидят, прижавшись друг к другу, растроганные.

П у ш к и н. Я сам себе несносен. Побей меня, Виленька, побей, ей-богу, побей…

К ю х е л ь б е к е р. Пора мне привыкать к тому, что чадо мной всегда смеются. Так повелося с детства. А в лицее за один только год насочиняли на меня тридцать четыре эпиграммы…

П у ш к и н. Дурацкие, поверь, дурацкие.

К ю х е л ь б е к е р. Люди, которые знают только одну мою наружность, не знают меня.

П у ш к и н. Я тоже страдаю. Обезьяна.

К ю х е л ь б е к е р. Волнения и сотрясения нужны поэту. Но ты… Ты, брат, по-моему, самый красивый человек. И я не от наружности страдаю. Я страдаю оттого, что ты смеешься надо мною. Илличевский пусть! Что над моими стихами  т ы  смеешься, а я…

П у ш к и н. Уверяю тебя, Вилли, твои стихи не так дурны, ей-богу, не так дурны, слог иногда хромает. Но есть стихоплет граф Хвостов, так ты перед ним гений. Вот он какой сложил стишок. (Прыснул, потом читает.)

Павлиньим гласом петь толико неспособно —
Как розами клопу запахнуть неудобно.

(Хохочет, щекоча Кюхельбекера.)

К ю х е л ь б е к е р. Постой, постой! (Скинул одеяло и, вытянув руку, встал во весь рост на кровати — длинный, как Дон-Кихот.) Гомер! Я спрашиваю, возможна ли поэма эпическая, которая бы наши нравы, наши обычаи, наш образ жизни так передала потомству, как передал нам Гомер нравы, обычаи, образ жизни Трои и греков? Может, я не смогу, может, у меня не хватит таланта, страсти, пламени, но все равно — вот я какой поэт! Громовержец. (Вытаскивает из-под матраца огромную тетрадь.)

Кипящими волнами
Пловца на дикий брег
Выбрасывает…

П у ш к и н. Только умоляю тебя, Вилли, не читай, а то я не выдержу. И произойдет дуэль.

Входит  П у щ и н.

П у щ и н. Уймись, уймись, ты же болен, Кюхля.

Кюхельбекер насупился, но покорно лег.

Будь паинькой. Молодец. Что сказал доктор?

К ю х е л ь б е к е р. Он сказал, что я болен головокружением.

П у щ и н. И поставил клистир?

К ю х е л ь б е к е р. Поставил.

П у щ и н. Вот и лежи, лежи.

Появляется  И л л и ч е в с к и й, за ним  Я к о в л е в.

Я к о в л е в. Тише, тише, тише, мудрецы.

К ю х е л ь б е к е р. Паяс?.. Олосенька?..

И л л и ч е в с к и й. Я, я. Даже Дельвигу не спится, истинный крест!

Входит  Д е л ь в и г.

Д е л ь в и г. А я выспался на математическом классе. (Кюхельбекеру.) Возьми яблоко.

С поздним месяца восходом,
Легким светлым хороводом
В цепь воздушную свились,
Друг за другом понеслись…

К ю х е л ь б е к е р (сидит, окруженный друзьями, и ест яблоко). Но как же вы принеслись сюда?

Я к о в л е в. Несчастный Клит! А чувства наши? (Начинает напевать, и к нему присоединяются другие.)

Ах, тошно нам,
Что же делать нам?
Всё не мило,
Всё постыло,
Если Кюхли с нами нет!

В с е.

Мы — нули, мы — нули,
Ай, люли, люли, люли.

Я к о в л е в. Тсс! Кто-то идет!

Все отбегают и стоят, прижавшись к стене. Входит доктор  Ф р а н ц  О с и п о в и ч  П е ш е л ь. Он сразу замечает всех лицеистов. Они стоят не шелохнувшись.