Синее море

К о ш а н с к и й. Переходим к опытам поэтическим и на разборе их покажем, что есть поэзия и какие законы она выставляет. Можно ли, к примеру, сказать в стихе — «двенадцать раз», «выкопать колодцы», можно ли употребить в стихе — «напрасно», «площади», «говорить»? Сколь низок слог, вы слышите? Поэзия потребует других выражений — Не «двенадцать раз», а «двенадцать крат», не «выкопать колодцы», а «изрывши кладези», не «напрасно», а «тщетно», не «площади», а «шумны стогны», не «говорить», а «вещать». Музыка возвышенного слышится в таких заменах! Вот почему я многократно говорил вам, господин Пушкин, что направление ваше низкого рода. Упражняясь, достигнете. Неусыпно следите за слогом. Итак, переходим к поэтическим опытам вашей музы, господа! (Берет листок, читает.)

Уныло граждане с высоких стен взирали,
Терзаясь мыслями, что в бедствах предпринять,
В отчаяньи врата открыть врагу желали
И, преклоня главу, о жизни умолять.

Прекрасный опыт! Кто написал!

И л л и ч е в с к и й (скромно, с достоинством). Я.

К о ш а н с к и й. Прекрасно. Однако же заменим «в отчаяньи» и «открыть», как нарушающие музыку:

Уже врагу  о т в е р з т ь  врата желали
И, преклоня главу, о жизни умолять.

(Вздохнул и задумался.) Да-а. Поэт должен парить. Воспомните Гаврилу Романовича Державина:

Когда багровая луна
Сквозь тьму блистает доброй нощи…

П у ш к и н. А я не слыхивал, чтобы граждане вещали друг другу — «доброй нощи!». Говорят: «Доброй ночи». И куда как приятнее и лучше для слуха!

К о ш а н с к и й. Просторечивость противопоказана поэзии. А ваши Жуковский и Батюшков, низводя ее к безделкам, соблазняют неопытный вкус своею доступностью. Поэзия же обращается к богам, она разговаривает с избранными. А кто этого требует? Сама поэзия этого требует!

П у ш к и н. Поэзия? А вот у Державина не без ехидства сказано:

Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой,
Пищит бедняжка вместо свисту,
А ей твердят: «Пой, птичка, пой!..»

К о ш а н с к и й. И шутки позволительны гению. Но к вам обращусь с советом: пробуйте силы не в шутках, а в серьезном роде. Учитесь у Илличевского. Что скажет господин Кюхельбекер? Я вижу, он держит наизготове листок?

К ю х е л ь б е к е р. Я… (Встал, ероша волосы и невидящим взором оглядывая класс.)

К о ш а н с к и й (расцветая улыбкой). Продолжим, продолжим поэтические опыты нашей лицейской музы! (Откинулся на спинку кресла и блаженно закрыл глаза.) Нуте-с?

К ю х е л ь б е к е р. Чем выше к небу, тем холоднее. Я люблю язычников и первоприроду.

Сдержанный хохоток.

Сочинил лапландскую песню.

К о ш а н с к и й. Тсс…

К ю х е л ь б е к е р.

Возвратись скорее, Зами,
Где возлюблены красы?
Хладно севера дыханье,
Грозно моря колыханье,
Лед сковал мои власы.

Хохоток громче.

Ты напрасно убегаешь,
Я любовью окрылен,
Быстрый ток шумит с утеса,
Воет волк во мраке леса,
Путь метелью занесен…
Возвратись и ты, о Зами…

Я к о в л е в. Кюхли вздыблены власы…

И л л и ч е в с к и й. Страшно Кюхлино дыханье…

П у ш к и н. Кюхли грозно колыханье…

В с е. Наши лед сковал власы!

К о ш а н с к и й. Господа, я прошу удержать смех. Неужели не хватает благоприличия и тихого чувства? Господа, господа!

Кюхельбекер опускается на стул, махнувши рукой.

Продолжайте, Кюхельбекер. В строках ваших улавливаю пламень. Тише, господа!

К ю х е л ь б е к е р. Не буду.

Пауза.

К о ш а н с к и й. Пушкин, а вы?

П у ш к и н. У меня еще власы не вздыблены. И что-то… кюхельбекерно… Позвольте выйти?

Кюхельбекер, разъяренный, вскакивает.

Т е м н о

3