Публичный язык и вожди. Синявский пишет: «Складывается индустрия абстрактных слов и понятий, которые фактически ничего не обозначают, но тем не менее произносятся с апломбом в ходе переливания из пустого в порожнее. И это составляет верхний элитарный этаж советского языка и служит одновременно его метафизическим зерном и основанием» [Синявский 2001: 282].
Для меня это высказывание иносказательно, но образно определяет официальный регистр, подвластный и речевой стихии, и бюрократизации речи, но одновременно не способный перекрыть народную речь. Живой разговорный язык, куда более интересный и богатый, будет существовать параллельно с официальным, но не обособленно. Другое дело, насколько официальный язык будет тяготеть к переплетению и контактам с народным словом. Давайте вслушаемся в публичные речи вождей.
18 мая 1976 года Л. И. Брежнев выступил на совещании партработников – представителей организационных отделов партийных комитетов разного уровня. Правда, текста выступления в газетах не было. Впечатления от этой встречи с лидером партии и страны участники совещания, азербайджанец и армянин, рассказывали в совершенно ошеломленном состоянии, не зная, удивляться, издеваться или возмущаться. Собрали, говорили они, но народу оказалось мало, зал полупустой. Наверное, потому, что заранее не предупредили и ребята разбежались по магазинам. Вошел Брежнев в зал. Все вскочили и хлопают, крики. А он поднялся в президиум и заговорил: