Символы дальних дорог

Глядя на далекие дымы, знаменующие скорое появления японского флота, Зиновий Петрович ощущал, словно лежит в гробу, на который медленно опускается крышка. Он хотел крикнуть, сказать, что еще жив, что не надо его закапывать, однако крышка неумолимо надвигалась и вскоре должна была отсечь его от мира живых. Помешать ей никак не получалось. Губы вице-адмирала почти незаметно подрагивали, однако он понимал, что показать слабость не имеет права. И так эти лощеные хлыщи презрительно относятся к ставленнику господ из-под шпица. Да, это не его — командовать флотом! Его дело — балы и парады! Но государь приказал возглавить 2-ю Тихоокеанскую эскадру именно ему, и Зиновию Петровичу пришлось подчиниться, хотя он пытался было доказать своим покровителям, что флотоводец из него никакой, но те просто отмахнулись, не восприняв его сомнения всерьез. Как выясняется, зря. Почему, ну почему он не прислушался к советам хотя бы Игнациуса, когда тот буквально требовал послать вперед разведывательные крейсера? Казалось, что лучше будет не показываться японцам, осторожненько пройти мимо, а они и не заметят. Получается, поступил, как та птица-страус — сунул голову в песок, думая, что раз он не видит, то и его не видят? Да, так и получается. Хотелось вытереть проступивший на лбу холодный пот, но даже такой мелочи командующий не мог себе позволить и понимал это.

Немного подумав, Зиновий Петрович отдал приказал прорываться, отбиваясь от противника, атаковать он боялся больше, чем умереть, прекрасно осознавая, что командовать атакой в эскадренном бою просто не способен. Не дал ему Бог таланта флотоводца, и вице-адмирал, получивший звание отнюдь не за боевые заслуги, прекрасно это понимал. Игнациус уточнил, что должно только защищаться, а не идти на прорыв? После чего командующий сорвался, наорав на него и заявив, что следует идти на помощь своим, а на попытки японцев помешать не обращать внимания. Искренне полагая, что инициатива в предстоящем бою будет принадлежать японцам, вице-адмирал не стал ничего детализировать, отдав только самые необходимые частные распоряжения о месте и действиях крейсеров, миноносцев, транспортов, и о передаче командования в случае необходимости. В общем, обошелся обтекаемым «Держаться вместе!», общим ордером прорываясь на север. Офицеры «Князя Суворова» смотрели на командующего растерянными глазами, ничего не понимая, они такого не ждали, не представляли, что такое вообще может быть. Кое-кто даже положил руку на кортик, но не решился оспорить приказ — субординация. Многие осознавали, что Рожественский только что приговорил русскую эскадру к гибели — японцы своего не упустят, Хейхатиро Того был толковым и цепким адмиралом, он обязательно использует каждую ошибку противника. А тем более столь глупую и непростимую.

Сигнальщики начали передавать приказы командующего на другие корабли эскадры, и там воцарилось такое же недоумение. Эти приказы были настолько потрясающе и бездарно глупы и подлы, что сама собой возникала мысль о предательстве. Страшном, не представимом ранее предательстве. Или же о крайней глупости и трусости.

— Великий Боже!!! — заставил офицеров на мостике вздрогнуть басистый вопль кряжистого матроса. — А-а-а!!!

— Что там? — забеспокоился Рожественский и поспешил подойти к борту.

Осмотревшись, он ничего неожиданного не заметил, японские корабли были еще относительно далеко. Тогда почему этот матрос так орет? А тот все не унимался, тыча пальцем в небо. В небо? Вице-адмирал задрал голову и ошарашенно замер на месте с приоткрытым ртом. Такого он не видел, не представлял, да и представить никогда не мог, не отличался хорошей фантазией. Сверху на русскую эскадру рушилось огромное зубило, никак иначе эту странную штуку Зиновий Петрович назвать не мог, только форма была странная. На его днище была какая-то надпись, не сразу до вице-адмирала дошло, что это слово: «Петроград», написанное привычной кириллицей, только почему-то без твердого знака в конце.

— Это что же такое, господа? — растерянно спросил какой-то мичман.

— Не знаю, — отозвался Игнациус, пристально глядя на «зубило», сделавшее в воздухе лихой вираж и зависшее над флагманом. — Возможно, летающий корабль. Об этом говорит название, написанное почему-то с ошибкой.

Некоторое время ничего не происходило, а затем в днище «Петрограда» раздвинулась диафрагма, откуда вылетело нечто и направилось к «Князю Суворову». Обтекаемое, вытянутое и одновременно угловатое, треугольное, оно не напоминало ничего знакомого, но офицеры каким-то сразу догадались, что это такое.

— Катер, — уверенно заявил все тот же мичман, все остальные, кроме командующего, все еще стоявшего в ступоре, молча кивнули, соглашаясь.

— Значит, все же корабль, — констатировал Игнасиус. — Интересно, чей?

— Он не из нашего мира, — тихим, шелестящим от волнения голосом произнес еще один офицер, на досуге почитывавший творения господина Верна. — У нас никто такое чудовище, да еще и летающее, построить не в состоянии. Даже англичане с их хвалеными верфями.