Сияющие

– Я бы на твоем месте туда не совался. Я даже не знал, какой дом нужен, но проследил за ним. Он выходит всегда непонятно как, и одежда странная. Я там был, кстати. Снаружи не видно, но внутри вообще красота. Но так просто туда не попасть. Нужен входной билет. – Он демонстрирует смятую бумажку, в которой Кирби не сразу различает купюру. – За сотню продам. Или ничего не получится. Ты ничего не увидишь.

Слава богу, он просто какой-то сумасшедший.

– Дам двадцатку, если покажешь вход.

Парень уже передумал:

– Не. Не, стой. Я там был. Мне не понравилось. Дом проклят. Там призраки живут. Или сам Сатана. Не ходи туда. Давай двадцатку за хороший совет: не суйся туда, ты меня слышишь?

– У меня нет выбора. – И да поможет ей Бог.

В кошельке находятся семнадцать долларов с мелочью. Бездомного парня это не радует, но он все же показывает Кирби деревянную лестницу, зигзагом поднимающуюся по обратной стороне дома, и даже помогает забраться.

– Но ты все равно ни хрена не увидишь. Нужен билет. Без него, наверное, все с тобой будет в порядке. Но учти: я предупреждал.

– Тише, пожалуйста.

Она набрасывает куртку Дэна на колючую проволоку, которой обмотаны нижние ступени – мера предосторожности от таких, как она. Рукав тут же рвется, и Кирби мысленно извиняется перед Дэном за порчу имущества. Все равно ему стоит сменить гардероб.

Краска отслаивается с прогнивших ступеней; они поскрипывают под ее весом, когда она осторожно пробирается к окну первого этажа, зияющему рваной раной. Карниз засыпан разбитым стеклом, покрытым грязными дождевыми разводами.

– Это ты разбил окно? – шепотом спрашивает она у безумца.

– Не спрашивай, – дуется тот. – Ты сама туда лезешь, я не заставляю.

Черт. В доме темно, но через открытое окно видны масштабы разгрома – наркоманы явно поживились тут вволю. Половицы вырваны вместе с водопроводными трубами, стены разбиты, обои содраны. В противоположном конце коридора через открытую дверь виднеется разбитый унитаз без стульчака. Разбитая на куски раковина валяется на полу. И тут он решил спрятаться, чтобы дождаться ее? Нет, бред какой-то.

– Вызовешь полицию? – помедлив, шепчет Кирби.

– Не, не могу.

– Вдруг он меня убьет, – поясняет она так спокойно, что даже самой становится неуютно.

– Как будто там мало мертвецов, – шипит он.

– Пожалуйста, просто вызови копов.

– Да ладно, ладно! – Он взмахивает рукой, словно отмахивается от обещаний. – Но ждать я их не буду.

– И не надо, – бормочет Кирби себе под нос. Больше она не медлит – накрывает разбитое стекло курткой Дэна. В кармане лежит что-то твердое. Точно. Лошадка.

И с этой мыслью она забирается в дом.

Кирби и Харпер 22 ноября 1931

Время лечит. Рано или поздно кровь останавливается. Раны срастаются, не оставляя следа.

Как только она перелезает через окно, пространство меняется. На мгновение ей кажется, что она сошла с ума.

Может, все это время она умирала, и мозг, решив оторваться в последний раз, сгенерировал весь этот бред. А на самом деле она лежит в птичьем заповеднике и истекает кровью рядом с псом, за шею привязанным к дереву.

Раздвинув тяжелую занавесь, которой не было раньше, она выходит в старинную, но совершенно новую гостиную. В очаге потрескивает пламя. На столике стоит графин с виски, а рядом – обитый бархатом стул.

Мужчина, за которым она следила, уже ушел. Харпер вернулся в 9 сентября 1980 года: он наблюдает за Кирби с заправки, попивая колу, и только бутылка в руках не позволяет сорваться, перейти дорогу, а потом схватить девчонку за шею, отрывая от земли, и бить ее ножом, пока не устанут руки, прямо на глазах посетителей ближайшей лавки, торгующей пончиками.

Кирби тем временем поднимается в спальню, полную талисманов, отобранных у умерших девушек, которые на самом деле не умерли, которые умирают прямо сейчас, которые обречены на смерть в будущем. Безделушки расплываются и мерцают. Три из них связаны с ней. Игрушечная лошадка. Черная с серебром зажигалка. Теннисный мяч, от которого ноют шрамы и кружится голова.

Ключ проворачивается в замке. Ее охватывает паника; бежать некуда. Она дергает оконную раму, но та не поддается. Тогда она в ужасе забирается в шкаф и прячется там, изо всех сил стараясь не думать. И не кричать.

– Co za wkurwiające gówno!

Польский инженер, опьяненный в равной степени выигрышем и выпитым алкоголем, шатаясь, проходит на кухню. В кармане пиджака еще лежит ключ, но ему осталось недолго. Дверь открывается, и появляется Харпер из 23 марта 1989 года. Он опирается на костыль; в кармане прячется теннисный мяч, а джинсы до сих пор влажные от крови Кирби.

Он забивает Бартека до смерти, и все это время Кирби прячется в шкафу, зажимая руками рот. Но когда слышит визг – не выдерживает, и из горла вырывается скулеж.

Харпер поднимается по лестнице, подволакивая ногу. Костыль отбивает четкий ритм по ступеням. Для него все уже в прошлом, но это неважно – события складываются в ее будущее как оригами.

Он переступает порог комнаты, и она закусывает язык до крови. Во рту – сухость и привкус железа. Но он проходит мимо нее.