Сияющие

Кирби забирает у нее альбом и перелистывает страницы. У фотографий есть минус: они заменяют воспоминания. Сводят к единственному моменту, который запечатлела пленка.

– Господи, только посмотри на мою прическу.

– Ты сама их сбрила, я не настаивала. Тебя чуть из школы не выгнали.

– А это что? – вырывается у нее слишком уж резко. Но шок пронизывает ее до костей. Ужас затягивает, словно болото.

– М-м-м? – Рэйчел берет пожелтевшую открытку с фотографией и витиеватой веселой надписью: «Привет из «Великой Америки»! 1976». – А, это из парка развлечений. Ты разревелась, потому что не хотела идти на американские горки. Тебя вообще постоянно тошнило, никуда было не съездить. Меня это так раздражало.

– Нет, что у меня в руке?

Рэйчел разглядывает фотографию плачущей девочки посреди парка.

– Не знаю, родная. Игрушечная лошадка?

– Где ты ее взяла?

– Думаешь, я помню происхождение твоих игрушек?

– Рэйчел, подумай, пожалуйста.

– Ты ее где-то нашла. Постоянно таскала с собой, пока не переключилась на что-то другое. Такая ты была ветреная… Бегала потом с куклой, которой можно было менять волосы. С блондинки на брюнетку и наоборот. Как там ее звали, Мелоди? Тиффани? Что-то такое. Платьица у нее были шикарные.

– Где эта лошадка?

– Или в коробке, или на помойке. Не коллекционировать же твои игрушки. Что ты делаешь?

Кирби хватает коробки и вываливает их содержимое на разросшуюся траву.

– Какая ты эгоистка, – спокойно замечает Рэйчел. – Потом же придется все убирать.

Перед ними лежат картонные рулоны из-под плакатов, ужасный чайный сервиз в коричнево-оранжевый цветочек – подарок от бабушки Кирби, с которой она пыталась пожить в четырнадцать лет, – медный кальян с отломанным мундштуком, рассыпавшиеся благовония, пахнущие давно несуществующими империями, помятая серебристая губная гармошка, старые кисти и ручки с высохшими чернилами, миниатюрные танцующие коты, которых Рэйчел рисовала на плитках и продавала за неплохие деньги в местной сувенирной лавке. Птичьи клетки из Индонезии, резная слоновая кость (или кабаний бивень, но все равно настоящий), нефритовый Будда, лоток из-под принтера, типографский набор «Летрасет», целая кипа тяжеленных книг о дизайне и искусстве, заложенных клочками бумаги, перепутанный ком бижутерии, круглое птичье гнездо и несколько ловцов снов, которые Рэйчел с десятилетней Кирби плели целое лето. Кто-то продает лимонад, а Кирби пыталась торговать паутинками с подвесками из блестяшек. И она еще удивляется, чего это она выросла такой странной.

– Где мои игрушки, мам?

– Я собиралась кому-нибудь их отдать.

– Но не собралась, – говорит Кирби. Отряхивает траву с колен, а потом возвращается в дом и спускается в подвал, стискивая фотографию в кулаке.

Выцветший пластиковый контейнер находится в сломанном холодильнике, который Рэйчел использует вместо шкафа. Он прячется под мусорным мешком, забитым всевозможными шляпами, с которыми Кирби раньше играла в переодевалки, а сверху придавлен деревянным веретеном, которое давно стоило продать какому-нибудь коллекционеру антиквариата.

Рэйчел сидит на ступенях, уткнувшись подбородком в колени, и наблюдает.

– Ты так и остаешься для меня тайной.

– Помолчи, мам.

Кирби снимает крышку; ящик похож на контейнер для еды, только внутри лежат старые игрушки. Кукла, которую она выпросила, потому что у всех в школе были такие, хотя она ей даже не нравилась. Барби и их дешевые контрафактные подружки самых разных профессий. От бизнес-леди с розовым портфелем до русалки. Обуви на них нет, а у многих не хватает руки или ноги. Голая кукла со сменной прической, растерявшая все наряды, робот, трансформирующийся в летающую тарелку, косатка в грузовом прицепе с логотипом «Мир моря», деревянная кукла с самодельными косичками из красной пряжи, принцесса Лея в белом комбинезоне и злодейка Эвил-Лин с золотой кожей. Ей вечно не хватало игрушек с женскими персонажами.

И там, под недостроенной башней из Лего, охраняемой оловянными индейцами, доставшимися от бабушки, Кирби находит пластиковую лошадку. Ее рыжая грива слиплась, испачканная в чем-то засохшем. Видимо, в соке. Но печальные глаза и глупая тоскливая улыбка остались прежними, как и бабочка на боку.

– Боже, – выдыхает Кирби.

– Ага, это она. – Рэйчел нетерпеливо ерзает. – И что дальше?

– Он мне ее подарил.

– Зря дала тебе косячок. Ты курить не умеешь.

– Да послушай ты! – орет Кирби. – Это он мне ее подарил! Урод, который пытался меня убить!

– Я не понимаю, что ты несешь! – обиженно вопит в ответ Рэйчел, окончательно сбитая с толку.

– Сколько мне на той фотографии?

– Лет семь? Восемь?

Кирби смотрит на дату: 1976. Ей было девять. Но когда они встретились, она была еще моложе.

– Ты считать вообще не умеешь, мам.

Почему она не вспомнила раньше?

Кирби переворачивает лошадку. Вместо подков у нее крупные штампы, разбитые по словам: «СДЕЛАНО. В ГОНКОНГЕ. ХАСБРО. 1982».