Сияющие

– Да, он говорил. А чего ты так удивилась? Мы с ним общаемся. Он рассказывал, что ты приезжала к нему лет в шестнадцать, требовала пройти тест на отцовство и заплатить алименты. Очень его впечатлила.

Вообще-то, насколько Кирби помнит, ей было пятнадцать. Она узнала про него из журнала, который Рэйчел в ярости разорвала на клочки, предварительно устроив грандиозный трехдневный марафон истерик, в которых фигурировали рыдания и немало разбитой посуды.

Питер Колье, творческий гений из крупного чикагского маркетингового агентства. Из заказной статейки Кирби узнала, что последние тридцать лет он занимался созданием революционных рекламных кампаний и заботился о любимой жене, страдающей от тяжелого рассеянного склероза. Вот только в статье не упоминалось, что этот же придурок спал с ее матерью и Кирби ждала его все свое детство.

Она позвонила его секретарше и очень низким, очень серьезным голосом сообщила, что хочет встретиться с ним в каком-то шикарном ресторане, чтобы обсудить «одно весьма прибыльное дело» (слова эти она почерпнула из его же статьи).

Встретившись с ней, он сначала удивился, потом разозлился, а потом рассмеялся и выслушал все ее требования: что он должен вернуться к Рэйчел, потому что ей без него плохо, начать выплачивать алименты и сообщить прессе о своей незаконнорожденной дочери; что фамилию она менять при этом не будет – ее полностью устраивает Мазрахи. Он оплатил ей обед и объяснил, что познакомился с Рэйчел, когда Кирби было пять лет. Но она ему понравилась, и если ей что-то понадобится… Она парировала обидной остротой в духе Мэй Уэст, что-то про рыбу и велосипеды, и гордо победно удалилась. По крайней мере, так ей казалось.

– Кто, по-твоему, помог оплатить твое лечение?

– Да твою ж мать.

– Ну и чего ты такая недовольная?

– Да он же тобой пользовался, мам. Почти десять лет.

– Отношения между взрослыми – сложная штука. Мы давали друг другу то, чего нам не хватало. А не хватало нам страсти.

– Господи, я не хочу это слушать.

– Мы нашли друг в друге безопасность и утешение. Мир – одинокое место. Но отношения не длятся вечно, даже самые замечательные. У всего есть свой срок. У жизни, любви… У всего. – Она обводит рукой разномастные коробки. – Печаль тоже пройдет. Пусть и не так быстро, как счастье.

– Эх, мам. – Кирби укладывает голову ей на колени. Это все травка. На трезвую голову она бы не поддалась чувствам.

– Ну-ну, – говорит Рэйчел. В приятном удивлении она поглаживает Кирби по волосам. – Какие же у тебя непослушные кудри. Никогда не знала, что с ними делать. Их ты точно унаследовала не от меня.

– Каким он был?

– Не знаю. Вариантов несколько. Кажется, я тогда жила в кибуце в долине Хула. Там выращивали рыбу в прудах. Или в Тель-Авиве. Или уже уехала в Грецию. Как-то даже не помню.

– Мама…

– Ну правда. Знаешь, а ведь так будет лучше.

– Что именно?

– Если ты займешься поисками отца, а не человека, который… причинил тебе боль.

– С таким описанием – без шансов.

– Давай расскажу, как их звали? Всего пять человек. Или четыре. Нет, пять. Правда, некоторых я знала только по именам. Но если они из кибуца, то должны сохраниться записи. Устроишь паломничество. Съездишь в Израиль, в Грецию, в Иран.

– Ты была в Иране?

– Нет, но как же там хорошо! У меня где-то есть фотографии. Хочешь взглянуть?

– Да, давай.

– Так, где они… – Рэйчел сдвигает голову Кирби с колен и роется в коробках, откуда извлекает альбом в красной пластиковой обложке, имитирующей кожаный переплет. Перелистнув страницы, она находит фотографию молодой женщины с длинными развевающимися волосами и в белом купальнике. Она смеется и щурится от солнца, которое отбрасывает резкую диагональную тень на нее саму и на бетонный пирс, куда она забирается. Над ее головой – лазурное небо. – Это я в гавани Корфу.

– Ты такая недовольная.

– Я просила Амзи меня не фотографировать. Он целый день с камерой бегал, а я на него ругалась. Неудивительно, что он отдал мне именно это фото.

– Он один из них?

Рэйчел задумывается.

– Нет, меня тогда уже подташнивало. А я-то считала, что просто перепила анисовой водки.

– Просто чудесно.

– Я не знала. Оказывается, ты уже появилась. Тайком от меня.

Она листает дальше. Фотографии вложены вперемешку: Кирби замечает свою комнату, увешанную панковскими плакатами, – воспоминания о ней не вызывают ничего, кроме оглушительного стыда, – но мама пропускает ее и останавливается на фотографии, где Кирби, совсем еще маленькая, голышом стоит посреди надувного бассейна, держа в руках шланг и хулигански глядя в камеру. Сама Рэйчел сидит рядом на полосатом шезлонге и курит; волосы у нее острижены под мальчика, на носу – большие солнечные очки в черепаховой оправе. Вот она, эстетика пригорода.

– Ты посмотри, какая милаха, – говорит она. – Ты была просто чудесным ребенком, но таким непослушным! Вон, даже по фотографии видно. Никогда не знала, что с тобой делать.

– Это заметно.

– Не груби, – говорит Рэйчел беззлобно.