Сияющие

– Она эмоционально нестабильна. Даже на пары больше не ходит. Я общался с ее профессором.

– Что?

Он поднимает на нее взгляд.

– Хотел написать тебе рекомендательное письмо. Устроить сюда на работу. Оказывается, ты весь семестр не появлялась на учебе и не сдавала задания.

– Пошел ты, Дэн.

– Хватит. Кирби, – произносит Харрисон тем же тоном, каким напоминает про приближающиеся сроки сдачи работ. – Чутье у тебя хорошее, но Веласкес прав. Для тебя это слишком личное дело. А увольнять тебя я не хочу.

– Меня нельзя уволить! Вы мне не платите.

– Зато тебя можно отправить в отпуск. Отдохни, вернись на учебу. Серьезно. Подумай, чего ты хочешь добиться. Сходи к психиатру, если понадобится. Главное – не пиши статьи про убийства, не доставай семьи потерпевших и носу своего в редакции не показывай, пока я не разрешу.

– Могу заглянуть в здание напротив. Или сходить в «Ридер».

– Отличная мысль. Пойду позвоню им, скажу, чтобы с тобой не связывались.

– Это нечестно!

– Ага, очень. Поздравляю, такова жизнь, когда у тебя есть начальник. Иди давай. Пока не придешь в себя – можешь не возвращаться. Все ясно?

– Так точно, – чеканит Кирби, не скрывая своего раздражения. Встает, идет к выходу.

– Эй, девочка, – осторожно окликает Дэн. – Хочешь выпить кофе? Поговорить? Я на твоей стороне.

Ему явно стыдно. «Ну и отлично», – в ярости думает Кирби. Ничего другого он не заслуживает. Пусть ощутит себя на месте дерьма, размазанного по лобовому стеклу машины изменяющего партнера.

– С тобой – не хочу, – говорит она и уходит.

Харпер 20 августа 1932

Харпер встречает Этту после работы, и они вместе возвращаются в Дом. Каждый раз он завязывает ей глаза, каждый раз идет новым путем, а потом обязательно провожает до общежития. У нее новая соседка: Молли съехала после случая со спагетти.

Он вымещает на ней свое беспокойство. Хриплые вздохи и влажное хлюпанье сменяются обжигающим наслаждением, разгоняющим остальные мысли. Когда он входит в нее, то не думает о неправильно интерпретированной карте и о Кэтрин, растерявшей весь свет. Он убил ее быстро, без удовольствия, не следуя ритуалу. Просто воткнул нож прямиком в сердце. Ничего не забрал у нее, ничего не оставил.

В прошлое он вернулся только потому, что так было нужно. Нашел ее в парке – она сидела и смотрела фейерверки, вспыхивающие в ночном небе, – и забрал заколку с зайчиком. Маленькая Кэтрин сияла, и еще как. Наверное, стоило сказать, что она растеряет свой дар. Он сам виноват. Нельзя было поворачивать охоту вспять.

Они занимаются сексом в гостиной. На второй этаж Этту он не пускает. Когда она просится в туалет, он указывает на кухонную раковину, и она забирается на нее с ногами, поддерживая платье, курит и болтает, опустошая мочевой пузырь. Она рассказывает о пациентах. Шахтер из Адирондака, отхаркивающий мокроту с кровью и угольной пылью. Мертворожденный ребенок. Сегодня провели ампутацию: мальчишка застрял ногой в сломанной канализационной решетке.

– Очень печально, – говорит она, но все равно улыбается. Снова треплется, разговаривая за двоих. Снова нагибается и задирает юбку – даже просить не приходится.

– Давай куда-нибудь сходим, милый? – просит она после, пока он натягивает штаны. – Ну давай, чего ты меня дразнишь? – Она проводит рукой по его джинсам: напоминает, что за ним должок.

– Куда ты хочешь?

– Не знаю. В какое-нибудь интересное место. Сам выбирай. Что тебе нравится?

Они оба не в силах противиться искушению.

Он водит ее на свидания. Они гуляют недолго, меньше, чем в первый раз. Полчаса, двадцать минут – так, чтобы не отходить от Дома. Он показывает ей автостраду, и она утыкается лицом ему в плечо, прячась от ревущих машин; а в следующий раз по-девичьи расчетливо хлопает в ладоши и подпрыгивает на носочках, когда видит белье, крутящееся в стиральных машинах прачечной. Она потворствует ему, но его устраивают наигранные реакции. Она притворяется, делает вид, что Харпер ей нужен. Но ее сердце – гниль, и он это знает.

Иногда он подумывает: может, это конец. Может, Кэтрин была последней, и сияющих девушек больше нет, а он отныне свободен. Но Комната все так же гудит, когда он заходит в нее. А чертова медсестра никак не угомонится. Расстегнув белый халатик, трется голой грудью о его руку, пользуясь тем, что он подвернул рукава, и спрашивает детским голосочком:

– А это сложно? Что ты там делаешь, поворачиваешь рычажок, как на плите?

– У тебя не получится.

– Все равно расскажи.

– Для этого нужен ключ. И достаточно упорства, чтобы подчинить себе время.

– А можно попробовать? – просит она.

– Нельзя.

– И в комнату наверху нельзя?

– Хватит заваливать меня вопросами.

Он просыпается на кухонном полу; под щекой – холодный линолеум, а голова болит так, будто по ней стучат молотком. Пошатываясь, он садится и стирает с подбородка слюну. Последнее, что он помнит – как Этта наливала ему выпить. Такой же спирт, как на их первом свидании, только с горьким послевкусием.

Она достала снотворное. Ну разумеется. Харпер проклинает собственный идиотизм.