– Ага, – отвечает она. Тяжело опускается на диван. Подушки валяются на полу. Она разорвала их по швам, пытаясь найти хоть немного крэка. Какие-нибудь завалявшиеся остатки. Раньше у нее был ручной пылесос – когда начинало ломать, она проходилась им по щелям в полу, а потом по крошкам выкапывала дозу из пылесборника. Но она не помнит, куда его дела. Повсюду валяются книги; пол усеян разбросанными страницами. В каком же экстазе она вырывала их, пусть и не для того, чтобы рисовать. Человеку свойственно разрушение.
– Ты больше не сияешь. – Он протягивает ей заколку. – Но я все равно вернусь, – говорит он; злится. – Замкнуть петлю.
Она забирает заколку оцепеневшими пальцами. У кролика вместо глаз крестики, и точно такой же обозначает рот. Кэтрин хочет его съесть. Обряд причащения для общества потребления. Неплохая идея для картины, кстати.
– Знаю. Простите. Наверное, это из-за наркотиков. – Но она понимает, что это не так. Все наоборот: она не светится и поэтому принимает наркотики. Мир не дается ей, ускользает, как вдохновение. У нее нет сил с ним бороться. – Но вы же меня все равно убьете?
– Зачем тратить на тебя время. – Это и не вопрос вовсе.
– Но вы же пришли, да? Ну, вы здесь. Я вас не выдумала. – Она обхватывает нож ладонью, а он отводит его в сторону. Ладонь горит, и в этом жжении она чувствует жизнь, вкус которой давно забыла. Так больно, так ярко. Как игла под кожей, как разведенный уксусом крэк. – Вы обещали.
Она хватает его за руку, и он кривит губы, но на лице его мелькает паника, смешанная с отвращением. Этот взгляд ей знаком: точно так же на нее смотрят люди, у которых она выпрашивает милостыню – говорит, что ее обокрали и не хватает денег добраться до дома. Но разве не этого момента она ждала? Своего убийства. Ей нужно отправиться в мир, где мелькающие в голове картины обретут смысл. Он станет ее проводником. На холст падают брызги крови. Выкуси, Джексон Поллок.
Чжинсук
23 марта 1993