Сияющие

Несколько секунд он глядит на нее, а потом ухмыляется во весь рот.

– Капец. Прикалываешься? Это ты уже предлагала.

– Ты играешь в баскетбол? Я про тебя напишу. – На самом деле статья вышла бы очень даже хорошая. Тюремный баскетбол. Даже Харрисон вряд ли откажет.

– Не. Железо тягаю.

– Ладно. Тогда могу взять у тебя интервью. Расскажу твой вариант развития событий. Даже в журнале опубликую. – Она сомневается, что он купится на упоминание «Скримин’», но вариантов попросту нет.

Он хмыкает, словно все еще сомневается. Но Кирби знает: все люди хотят, чтобы их хоть кто-нибудь выслушал.

– Ну и что ты хочешь узнать?

– Где ты был во время убийства?

– Трахался с Шанти. Шикарная девушка, и жопа ого-го. – Он стучит пальцами о ладонь, и шлепанье получается ужасно правдоподобным. – Ну ты-то знаешь, малышка.

– Я тоже могу встать и уйти.

– О-о. Что, разозлилась?

– Меня злит только то, что психопат, режущий девушек, гуляет на свободе. Я его и ищу, придурок. Ты мне поможешь или нет?

– Да расслабься. Я просто шучу. С Шанти я был, с Шанти. Но она отказалась давать показания, потому что была на УДО. У меня ж были судимости, ей нельзя было со мной тусоваться. Лучше уж я окажусь в тюрьме, чем мать моего ребенка. Мы думали, дело быстро развалится. Обвинения-то были бредовыми.

– Знаю.

– Машину мы украли, это да. А девчонку не трогали.

– Но вы проезжали рядом с местом убийства. Никого не видели?

– А поподробнее можно? Мы кучу народа видели. И нас тоже видела куча народа, в этом-то и проблема. Надо было остаться у озера, никто б и слова не сказал. Но нет, присралось нам покататься по Шеридан. – Он задумывается. – Но мы останавливались поссать около леса. Примерно в том месте, кстати. Видели одного мужика – чудила какой-то.

Внутри у Кирби все мигом переворачивается.

– Он хромал?

– Ага, – отвечает Жамель, потирая трещину на губе. – Да, точно. Хромал, я хорошо помню. Переваливался так странно. И дергался, озирался постоянно.

– Вы хорошо его разглядели? – У нее перехватывает дыхание. Неужели. Вашу ж мать, неужели!

– Ну так, неплохо. Мы через дорогу стояли. Даже не обратили на него внимания. Но он хромал. Это я видел.

– Во что он был одет? – осторожно спрашивает она. Хочется верить, что он говорит правду, но…

– В черный пуховик и джинсы. Я еще подумал, что это странно, на улице-то жара. Видимо, хотел скрыть кровь, че думаешь?

– А сам он как выглядел? Темнокожий, да? – Вот тебе и наводящий вопрос.

– Черный как ночь.

– Сволочь, – выдыхает она. Злится и на него, и на себя – сама же подсказывала ему правильные ответы! – Ты мне врешь.

– А ты и довольна, – парирует он. – Думаешь, если бы я видел какого-то подозрительного придурка, не рассказал бы полиции?

– Они могли не поверить. Ты ведь был их главным подозреваемым.

– А теперь ты заявилась, ага. Слушай, знаешь, а ты и правда можешь написать про меня статью!

– Даже не надейся.

– Черт, вот так набрешешь бабе, что она хочет услышать, а она еще и недовольна. Сказать тебе, чего я хочу? – Он жестом просит ее придвинуться, чтобы охранник их не услышал. Помедлив, Кирби наклоняется ближе, хотя понимает, что его предложение ей не понравится. Он выдыхает прямо на ухо: – Позаботься о моей малышке. Лили. Ей восемь, уже почти девять, и у нее диабет. Найди ей лекарства и проследи, чтобы мамаша их не толкнула, а то ей нужны деньги на крэк.

Кирби резко отстраняется, а Жамель только хохочет.

– Ну как тебе? Душещипательно, правда? Можешь даже пофоткать нас с коротышкой. Прикинь, она тянет ручки через решетку, по щеке катится слеза, волосы собраны в хвостики… Даже разноцветные резинки можно купить, знаешь такие? О, заодно напиши-ка петицию, пусть народ протестует у входа в тюрьму с плакатами. Так и приговор мой обжалуют, а?

– Мне очень жаль, – говорит Кирби. Она совершенно не готова к враждебности, к дикому отчаянию, которое насквозь пропитывает тюрьму.

– Жаль тебе, – ровным голосом повторяет он.

Кирби резко встает, чем застает охранника врасплох.

– У вас еще восемь минут, – говорит он, взглянув на часы.

– Я закончила. Простите, я лучше пойду. – Она закидывает сумку на плечо, и охранник, отперев замок, раскрывает перед ней дверь.

– Да сдалась мне твоя жалость! – кричит Жамель в спину. – В следующий раз приходи с шоколадом! И печенье с ореховой пастой принеси! И про помилование не забудь, слышишь?!

Харпер 16 августа 1932

Окна цветочного магазина в отеле «Конгресс» прикрыты тяжелой занавесью древовидных папоротников, словно сценической кулисой. Все, чтобы порадовать глаз гостей, проходящих через фойе. Харперу здесь не нравится: слишком жарко, он у всех на виду, и цветы чересчур приторно пахнут. Тяжелый, спертый запах пробирается в голову, давит на глаза. Поскорее бы выбраться отсюда.

Но жирный гомик в фартуке никак не успокоится: показывает весь цветочный ассортимент, который есть в наличии. Гвоздики выражают благодарность, розы – любовь, ромашки – дружбу и верность. Из-под закатанных рукавов у него выглядывают кучерявые волоски, похожие на лобковые; доходят они практически до костяшек.