Сияющие

Ее убийца забирает свой сувенир, а сумочку выбрасывает на пустырь. Сначала до ее содержимого добираются мародеры, и только потом какой-то добропорядочный гражданин относит в полицию. Но уже слишком поздно – полицейские не могут установить личность по одному только набору кассет. На них записаны трескучие из-за оцифровки песни с пластинок, которые Большая Джейн ставила в своей квартире в Гайд-парке: «Мамас энд Папас», Дасти Спрингфилд, «Лавинг Спунфул», Питер, Пол и Мэри, Дженис Джоплин.

В ту ночь Джемми ложится спать раньше обычного, оправдав боль подпольного аборта небольшим отравлением. Родители верят ей и так и не узнают правду. Ее жених не возвращается из Вьетнама – или возвращается, но не к ней. Она оканчивает школу с неплохими оценками, поступает в колледж, но в двадцать один отчисляется и выходит замуж. Спокойно рожает троих детей. В тридцать четыре все же заканчивает учебу и устраивается работать в городскую парковую службу.

Девушки из «Джейн» волнуются из-за Марго, но не знают, что с ней случилось. Думают, может, она просто устала, собрала вещи и сбежала к бывшему парню в Канаду. К тому же им хватает других проблем. Через год полиция устраивает облаву, арестовывает восьмерых женщин. Их адвокат задерживает рассмотрение на несколько месяцев: она ждет исхода громкого дела, которое, по ее словам, навсегда закрепит за женщинами право распоряжаться своим собственным телом.

Кирби 19 ноября 1992

Первое подразделение – самое старое здание в тюрьме округа Кук, к которой как раз пристраивают два новых корпуса, чтобы разгрузить переполненные камеры. Раньше, когда в тюрьму можно было попасть с улицы, сам Аль Капоне отдыхал здесь за счет окружного бюджета. Но сейчас в подразделении ввели максимальный уровень безопасности, отгородившись от мира тремя заборами, обвитыми колючей проволокой. В каждом – свой контрольно-пропускной пункт, между которыми виднеются редкие пучки пожухлого газона. На фасаде готическими буквами выложено название, но, несмотря на львиные головы и ряды узких окон, выглядит он выцветшим и унылым.

Здание историческое, но о нем заботятся мало – это вам не Музей естественной истории и не Чикагский институт искусств, хотя правила посещения похожи: еду не приносить, руками не трогать.

Кирби не знала, что придется разуваться, чтобы пройти через рамку рентгена; на то, чтобы расшнуровать ботинки, у нее уходит пять минут, и еще столько же она зашнуровывает их обратно.

Признавать не хочется, но ей жутко страшно. Всему виной культурный шок. Тюрьма точно такая же, как в кино, только пахнет плохо и все вокруг постоянно напряжены. Воздух спирает от пота и злобы, а сквозь толстые стены слышится гул запертых в одном помещении людей. Краска на проходной облупленная и исцарапанная, особенно у засова, который охранник отворяет с глухим металлическим скрежетом.

Жамель Пельтье уже сидит за столом в комнате для посетителей. Он выглядит хуже, чем на фотографии из «Сан Таймс», которую отыскал Чет. Нет больше косичек: волосы коротко аккуратно подстрижены, зато кожа блестит от жира. У него большие глаза, густые ресницы и брови, на лбу – россыпь прыщей; он выглядит совсем юным, хотя ему уже двадцать пять. Чуть старше Кирби. Бежевая тюремная форма свисает с него мешком, на груди виднеется крупно напечатанный номер. Кирби машинально тянется пожать ему руку, но он вскидывает бровь, насмешливо выдыхает и качает головой.

– Черт. Только пришла, а уже правила нарушаю, – говорит она. – Спасибо, что согласился встретиться.

– Я тебя представлял по-другому, – отвечает он. – Шоколад принесла? – У него хриплый голос. Наверное, неудивительно, учитывая, что он пытался повеситься на собственных штанах и передавил гортань. Что еще делать человеку, которому только что добавили восемь лет к сроку.

– Прости. Как-то не подумала.

– Что, помочь мне хочешь?

– Я попытаюсь.

– Адвокат советовала с тобой не разговаривать. Она злится.

– Потому что я соврала?

– Ага. Они же в этом профессионалы. Совет тебе, подруга, – юристов лучше не обманывать. Все равно не прокатит.

– Прости. Я не знала, как еще выяснить детали дела.

– Так что, вы с ней договорились?

– Ну, я ей звонила, – вздыхает Кирби.

– Не, если она против разговора, то и я против, – говорит он, вставая. Зовет кивком головы охранника, и тот недовольно подходит, снимая с пояса наручники.

– Погоди. Ты меня даже не выслушаешь?

– В письме и так все черным по белому. Ты думаешь, что настоящий убийца – тот же псих, который напал на тебя. – И все же он медлит.

– Пельтье, – рявкает охранник. – Ты идешь или нет?

– Пока нет. Прости, Мо. Сам знаешь этих сучек, – самодовольно ухмыляется он.

– Как грубо, – стараясь держать себя в руках, говорит Кирби.

– Да мне насрать, – фыркает он. Но на мгновение маска пропадает, и Кирби видит его настоящего: молодого парня, напуганного до чертиков. И это знакомое чувство.

– Ты ее убил?

– Серьезно? Ты какого ответа ожидаешь? Здесь все будут твердить, что невиновны. Знаешь, что? Я тебе помогу, но только если сделаешь для меня что-нибудь полезное.

– Могу написать статью.