Сияющие

В основном он просто следит за домом. Вроде даже разобрался, какой из всех ему нужен. Там что-то есть, это точно. Мэл обошел район вдоль и поперек, заглядывая в окна – из домов давно вынесли все, что плохо лежало. Но мужик-то был умный, по нему видно. Запрятал небось свою нычку. Деньги или наркотики. Где-нибудь под полом или в полости стен. Что-то такое.

Что там еще толкает людей на свершения, помимо чувства вины? А, точно. Жадность. Он устраивается в доме напротив, находит старый матрас и укладывает его повыше, чтобы по ночам не кусали крысы.

Мужик появляется в один из дождливых дней. О да, это он – мистер Полезный хромает, но при нем нет костыля, а одежда такая же странная. Он оглядывает дорогу – смотрит налево, направо, потом снова налево, словно хочет перейти улицу. Думает, его никто не видит, но Мэл-то рядом. Он его несколько месяцев ждал. Но ничего – теперь он знает, какой дом ему нужен. И он не отступится.

Стоит мужчине заступить за угол, Мэл выбирается из кишащей крысами дыры, прихватив рюкзак, перебегает дорогу и взлетает на крыльцо гнилой старой хибары. Дергает дверь, но она не поддается – заперта, а досками забита чисто для вида. Тогда он огибает дом, перепрыгивает колючую проволоку, которая должна отваживать мародеров типа него, и через разбитое окно забирается внутрь.

Его встречает какое-то шоу Дэвида Копперфилда, не иначе, его уровня фокусы – потому что разруха, которая была видна с улицы, вдруг сменяется шикарной отделкой. Мебель, правда, старомодная, как из музея. Но кого волнует? Лишь бы за нее дали денег. В голову лезут мысли, что мужик и правда какой-то волшебник, только не добрый. И что купюра в пять тысяч – билет в один конец. Видимо, Мэл совсем обдолбался.

Он пихает в рюкзак все, что попадается под руку: подсвечники, серебряные столовые приборы, пачку денег, валяющуюся на кухонном столе. Мысленно подсчитывает добычу: купюры по пятьдесят баксов, толстая, как карточная колода, – пара тысяч, не меньше.

Нужно решить, что делать с мебелью. Ветхая хрень, но деньжат срубить можно прилично – да хоть вон за тот граммофон и за диван с когтистыми ножками. Надо будет связаться с настоящими продавцами антиквариата. А он пока придумает, как все это вытащить. Богатство так и просится в руки.

Он собирается подняться наверх, но слышит шаги у крыльца и понимает: не время. Хватит ему на сегодня. Да и от дома, честно сказать, по коже бегут мурашки.

Дверь щелкает. Мэл бросается к окну. Но сердце колотится, как при плохом приходе – вдруг он не сможет выбраться? Дьявол уже на пороге. «Боже милостивый, забери меня отсюда», – думает он, хотя не верит в эти церковные бредни.

Но за окном его снова встречает лето 1991 года. Льет дождь, и он тут же бросается через дорогу в укрытие. Оглядывается на дом – сущая развалюха. Он бы решил, что совсем свихнулся, но в рюкзаке дребезжит хабар. «Твою ж мать», – думает он, выдыхая. Не, трюки да спецэффекты. Голливудщина. Чего он разнервничался, дурень?

Но больше он туда ни ногой. Ну его на фиг.

И все равно – Мэл понимает, что вернется.

Как только кончатся деньги. Как только захочется дозы. Дурь – она никого не жалеет, ее не остановит любовь, семья и уж тем более страх. Поставь дурь против дьявола на ринге, и дурь победит. Всегда побеждает.

Кирби 22 ноября 1931

Она не знает, что перед ней. Какой-то мемориал. Алтарь во всю комнату. Непонятные безделушки беспорядочно приколочены к стенам, расставлены на полке камина, тянутся рядком по туалетному столику с треснутым зеркалом и по подоконнику, валяются на металлическом каркасе кровати (матрас лежит на полу, а под постельным бельем проступает темное пятно). Все предметы обведены мелом, черной ручкой, выцарапаны острием ножа на обоях. Рядом подписаны имена. Некоторые Кирби известны. Часть она видит в первый раз. Этих женщин она не знает; смогли ли они отбиться? Нужно постараться запомнить. Вот только надписи ускользают – она не успевает их прочитать. И сраной камеры с собой нет. Сосредоточиться не получается. Перед глазами все расплывается, пульсирующе мерцает.

Кирби проводит рукой по воздуху, не решаясь коснуться тканевых крыльев бабочки, висящих на столбике кровати, и пластикового бейджа со штрихкодом компании «Милквуд Фармасьютикалс».

«Ну конечно», – мелькает мысль, когда она замечает игрушечную лошадку. Значит, зажигалка тоже где-то рядом. Она старается придерживаться сугубой логики, запоминать самое важное, ничего больше. Но теннисный мяч выбивает из колеи. Что-то внутри нее обрывается, несется вниз, как лифт, сорвавшийся с тросов. Он висит на гвозде, подцепленный за разошедшийся шов. Рядом мелом подписано ее имя. Буквы плывут, но она различает их очертания. Он немного ошибся: назвал ее «Кирби Мазраки».

Тело немеет. Худшее ведь уже позади. Разве не об этом она мечтала? Разве не нашла доказательство, которое искала? Но руки трясутся так сильно, что приходится прижать их к животу. Под футболкой ноют старые шрамы. А потом в замке входной двери поворачивается ключ.