Сияющие

– Нет! Плохой пес! Токио Мазрахи, чертов ты гонщик, а ну вернись!

Он не слушается, как и всегда. Мм, придется везти мокрую собаку в машине. Все как она любит.

– Пойдем, мальчик. – Кирби отрывисто свистит пять раз подряд, и он подчиняется. По крайней мере, выходит из воды и бросает мячик на выбеленный солнцем песок, отряхивается, забрызгивая все вокруг. Радостно гавкает; для него игра продолжается.

– Да боже ты мой. – Фиолетовые кроссовки Кирби утопают в песке. – Вот поймаю тебя, и…

Неожиданно Токио резко разворачивается в противоположную сторону, гавкает и бросается в сторону пирса, скрываясь в траве.

У кромки воды стоит мужчина в желтом рыбацком жилете, рядом с ним – непонятная тележка с ведром и огнетушителем. Видимо, какая-то приблуда для рыбалки, потому что он запихивает грузило в металлическую трубу, и под напором огнетушителя оно отправляется в сторону озера – руками так далеко не закинешь.

– Эй! Сюда нельзя с собаками! – кричит он, указывая на выцветшую табличку в траве. Как будто сам не нарушает закон со своим непонятным огнетушителем.

– Что, серьезно? О нет! Но вы не волнуйтесь, какая же это собака, просто будущий коврик на ножках! – Ее мать говорит, что сарказм – это ее защитное поле, которое отталкивает ухажеров с 1984 года. Если бы она только знала… Кирби подбирает помятый теннисный мячик и убирает в карман. Токио, адское ты создание…

«Поскорее бы переехать», – думает она с жаром. Пса пусть забирают соседи. А она будет навещать его по выходным, если захочет. Но кто знает? Вдруг придется задержаться в библиотеке. Или ей помешает похмелье. Или симпатичный парнишка, которого надо накормить завтраком, скрывая неловкость. Все равно Фред уехал в Нью-Йорк, потому что поступил в киношколу; мечта, которую он подцепил от нее, да еще и исполнил – хуже того, нашел на это деньги. Даже если бы ее приняли (и должны были, блин! У нее в одной мочке уха таланта больше, чем во всей его нервной системе), она все равно не смогла бы оплатить обучение. Поэтому она будет изучать английский язык и историю в университете Де Поля – два года, за которые придется расплачиваться всю жизнь, если, конечно, получится найти работу. Рэйчел, разумеется, одобрила ее выбор. Кирби даже подумывала поступить на бухгалтера или экономиста – исключительно ей назло.

– То-о-окио-о-о! – кричит Кирби в сторону зарослей. Снова свистит. – Хватит валять дурака.

Ветер пробирается под одежду, и по рукам до самой шеи бегут мурашки. Нужно было одеться потеплее. Ну разумеется, куда еще Токио мог забраться, кроме птичьего заповедника? Сейчас поймает ей неплохой такой штраф за то, что она спустила его с поводка. Пятьдесят долларов, два месяца оплаты за выгул. Двадцать пять упаковок лапши.

– Коврик, пес! – кричит Кирби на весь пустой пляж. – Вот чем ты станешь, когда я тебя поймаю!

У входа в заповедник присаживается на скамейку, испещренную надписями – «Дженна + Кристо = Любовь» – и натягивает кроссовки. В носках шуршит песок, застревающий между пальцев. В кустах чирикает пигалица. Рэйчел всегда любила птиц, знала все их названия. Кирби далеко не сразу поняла, что она их выдумывает и что на свете не существует «дятлов – красных шапочек» и «хрустальных радужных малахиточек». Просто Рэйчел нравилось, как эти слова звучат в одном предложении.

Недовольно топая, Кирби проходит в заповедник. Все птицы смолкли. Еще бы, раз по кустам шарится мокрая непослушная собака. Даже ветер стих, только шуршат в отдалении волны, как машины, проезжающие вдалеке.

– Иди сюда, дурацкий пес. – Она снова свистит, постепенно повышая тон.

Кто-то свистит ей в ответ, в точности повторяя мелодию.

– Очень мило, – говорит Кирби.

Свист раздается снова, и в нем слышится насмешка.

– Ау? Эй, мистер придурок? – Она прибавляет сарказма, чтобы скрыть страх. – Собаку не видели? – Поколебавшись, она сходит с тропы, пробирается сквозь густой подлесок к месту, откуда исходил свист. – Пушистая такая скотинка, может и горло перегрызть, если захочет.

Ответом становится только хриплый кашель, похожий на рвотный позыв. С таким кошки отхаркивают комки шерсти.

Кирби вскрикивает от удивления, когда из зарослей навстречу шагает мужчина. Он хватает ее за локоть и быстрым сильным движением бросает на землю, и она, машинально выставив перед собой руку, вывихивает запястье. Колено врезается в камень с такой силой, что перед глазами пляшут белые пятна. Когда они пропадают, Кирби замечает Токио: он лежит под кустом и судорожно пытается вдохнуть.

Вокруг его шеи кто-то намотал проволочную вешалку, и она врезается в кожу, пачкая шерсть кровью. Он машет головой, извивается, пытаясь выбраться, но проволока обмотана вокруг ветки упавшего дерева. С каждым движением проволока врезается сильнее. Хрип раздается снова – у Токио перерезаны связки, но он пытается лаять. На человека, стоящего у нее за спиной.