Сияющие

Ничего остроумного в голову не приходит. Джордж, милый Джордж. Добрый, пушистый, безобидный Джордж. Она вспоминает, как однажды они задержались допоздна, работая над проектом Харта, и он нашел в кабинете Мартина бутылку шотландского виски. Они просидели за разговорами до двух часов ночи. О чем она говорила? Вилли пытается вспомнить. Кажется, про искусство, про Висконсин, где она выросла, про то, почему решила стать архитектором. И про любимые здания, над которыми хотелось бы поработать, – взмывающие в небеса башни Адлера и Салливана, их резные детали. А потом, разумеется, перешла к домам Пульмана, к заносчивости, с которой приходится мириться проживающим там рабочим. Джордж слушал ее и молчал. Собирал компромат.

Вилли цепенеет всем телом. Нужно переждать; когда все разойдутся, она сможет трезво оценить ситуацию. Вернуться в бар – или пойти прямо домой, уничтожать все, что может связать ее с оппозицией.

Наступает пять часов, и коллеги потихоньку начинают расходиться. Стюарт уходит одним из первых. Джордж задерживается, словно поджидает ее.

– Ты идешь, или мне оставить ключи? – У него слишком крупные зубы, и они с трудом помещаются в рот. Раньше она этого не замечала. Большие, широкие куски белой эмали.

– Иди. Хочу добить чертеж. Ну, или он меня добьет.

Он хмурится.

– Ты весь день над ним работаешь.

Она не выдерживает.

– Я же знаю, что это был ты.

– А?

– Комиксы. Это обидно и глупо. – Глаза наполняются злыми слезами, но она категорически отказывается смаргивать их.

– Комиксы? Да мы их который день из рук в руки передаем. Ты из-за них так завелась?

– А, – выдыхает она. От осознания, насколько сильно она ошибалась, спирает дыхание.

– Что, совесть нечиста? – Он сжимает ее плечо и перекидывает портфель в другую руку. – Не бойся, Вилли, я знаю, ты не коммунист.

– Спасибо, Джордж, я…

– Так, максимум им сочувствуешь. – Он не улыбается. Просто кладет ключи ей на стол. – Мы работаем над правительственным заказом, так что проблемы нам не нужны. Меня не волнует, что ты делаешь в свободное время, но научись убирать за собой. Договорились? – Он щелкает пальцами, словно взводит курок, и выскальзывает из кабинета.

Вилли остается сидеть, оглушенная его словами. Можно выкинуть оппозиционные журналы, порвать откровенные рисунки, сжечь простыни. Но как стереть собственную суть?

В дверь коротко барабанят костяшками пальцев, и она вздрагивает так, что едва ли не падает. Через матовое стекло с названием фирмы виднеется мужской профиль. «ФБР!» – думает она в первую очередь, и моментально становится стыдно. Ну и бред. Наверняка кто-то из коллег вернулся за забытыми вещами. Она оглядывается и замечает пиджак, висящий на кресле Эйба. Значит, это он. Небось потерял кошелек и проездной на автобус. Она снимает пиджак с кресла. Ей тоже пора домой – сидеть на работе больше нет смысла.

Она открывает дверь, но видит не Эйба, а ужасно худого мужчину с костылем. Сквозь проволоку и штыри, удерживающие челюсть, виднеется кривое подобие улыбки. Вилли отшатывается от него в отвращении и пытается закрыть дверь, но он успевает подставить костыль. Дверь врезается в нее со всей силы, отскакивает от лба; стекло идет трещинами. От удара Вилли налетает поясницей на металлический край тяжелого чертежного стола и сползает на пол. Только бы успеть добраться до большой лампы Стюарта, которой можно бы было отбиться…

Но встать не получается. Ноги не слушаются. Она всхлипывает, а мужчина, хромая, проходит внутрь, косо ухмыляясь сквозь проволоку, и тихо закрывает за собой дверь.

Дэн 1 июня 1992

Дэн и Кирби сидят на скамье запасных под навесом – привилегия журналистов. Перед ними расстилается бейсбольное поле; его невозможная зелень приятно контрастирует с дорожками теплого красно-коричневого песка, белой разлиновкой и плющом, обвивающим кирпичную ограду поля. Стадион пока пуст, хотя на соседних крышах уже собираются болельщики.

Остальные журналисты обустраиваются в ложе для прессы, которая возвышается над изгибами трибун с серыми пластиковыми сиденьями. Народ пока не пускают; до начала осталось добрых сорок минут, но лавочники уже вовсю готовят еду. В воздухе витает запах хот-догов. Дэн любит такие моменты: стадион полнится предвкушением. Еще бы Кирби не портила ему настроение своими выходками.

– Я тебе кто, бесплатный пропуск в библиотеку «Сан Таймс»? На работе нужно работать, – резковато говорит он. – А то зачета по практике не получишь.

– Я и работала! – возмущенно возражает Кирби. Она одета в какую-то непонятную панковскую безрукавку с высоким горлом, прикрывающим шрамы, – похоже на рясу священника, только без рукавов. Не лучший выбор для ложи прессы, где царствует дихотомия строгих рубашек и спортивных футболок. Он и так сомневался, стоит ли брать ее с собой. И вот – сомнения себя оправдали. Он старается не отвлекаться на светлые волоски на ее обнаженных руках.