Сияющие

Господи, она ведь даже не социалистка! И уж тем более не входит в партию коммунистов. Но она художница – в последнее время хватает и этого. Художники ведь заводят дружбу с самыми разными людьми. Включая негров, левых радикалов и тех, кто умеет думать своей головой.

Да, она не понимает, как люди читают Уильяма Берроуза и откуда взялась шумиха, которую подняли вокруг «Чикаго ревью», рискнувших опубликовать написанную им порнографию – и что с того? Она и раньше не отличалась любовью к чтению. Но у нее действительно есть друзья с 57-й улицы – писатели, художники, скульпторы. И сама она продавала наброски на аллее художников. Обнаженные девушки – подруги, согласившиеся позировать. Среди рисунков есть вполне откровенные. Но это не делает ее коммунисткой! И что с того, что у нее есть свои тайны? В глазах общественности все они одинаковые. Коммуняки. Леваки. Гомосеки. Все одно.

Руки дрожат, и она поспешно берется за картонный макет домов, которые проектирует для района Вуд-хилл. Для них она нарисовала пятьдесят набросков, но в трехмерном пространстве работать легче. Пять макетов уже готово – они олицетворяют самые многообещающие идеи, слегка изменяющие детали изначального концептуального эскиза, который принес Джордж. Сложно проявлять оригинальность, когда начальник бюро наказал строго следовать плану. Нельзя заново изобрести колесо. Но можно заставить его крутиться по-своему.

Дома предназначаются для рабочего класса: они станут частью изолированного района, нагло содранного с Форест-Парка, с собственным деловым центром, банком и универмагом «Маршалл Филдс». Проект полностью отдали ей в руки, вплоть до мебели и освещения. Представить его она не сможет, зато будет руководить на этапе строительства. Но только потому, что остальные коллеги заняты проектированием офисов для какого-то сверхсекретного правительственного комплекса.

Район Вуд-хилл не в ее вкусе. Она ни за что бы не променяла свою квартиру в Олд-тауне, суету, экспрессию, оживленную яркость улиц и легкость, с которой можно привести домой красивую девушку. Но проектировать утопические дома ей нравится. В идеале она предпочла бы сделать их модульными, в стиле Джорджа и Уильяма Кеков, чтобы можно было что-нибудь поменять, модернизировать, связать воедино интерьер с экстерьером. В последнее время она заинтересовалась книгами о Марокко, и ей кажется, что закрытый внутренний дворик отлично подошел бы суровым чикагским зимам.

Забегая вперед, она уже написала акварель со своим любимым дизайном. На рисунке счастливая семья: мать, отец, двое детей, собака и «кадиллак» во дворе. Пейзаж простой и уютный, и разве она виновата, что у отца высокие скулы и он кажется слегка женственным?

Когда она только начинала работать, ее злило, что ей вечно достаются проекты захудалых домов. Но Вилли знает, как приструнить собственные амбиции. Она пыталась попасть в бюро Фрэнка Ллойда Райта, но ей отказали. (Ну, им же хуже – все равно поговаривают, что он разорился и больше не будет строить дома.) И на место Людвига Мис ван дер Роэ она тоже не метила. Вот и хорошо, учитывая, что в Чикаго этих будущих ван дер Роэ – что тараканов. Как «Три слепые мыши» через дорогу. Не в ее стиле. Да и Райт тот еще злобный старикашка.

Лучше бы она работала над общественными постройками. Какой-нибудь музей или больница – но работа далась ей боем, как и место в Массачусетском технологическом институте. «Крейк энд Мендельсон» единственные, кто позвал ее на повторное собеседование, и она не упустила свой шанс. Явилась в узкой черной юбке, вооружившись наглостью, юмором и портфолио, потому что хотела показать – взять ее могли за одни только прелести, но у нее есть и другие достоинства. Нужно пользоваться преимуществами, которыми награждает природа. И немного хитрить.

Но тут она сама виновата. Нечего было болтать про то, как плодотворно развитие пригородов повлияет на семьи рабочего класса. Ее радует, что районы строятся с оглядкой на крупные предприятия, и теперь не только офисные работники, но и простые работяги могут переехать из города, где в квартире для одной семьи теснится по десять. Теперь-то она понимает, как легко увидеть в ее речи поддержку рабочих, профсоюзов – и коммунизма. Лучше бы держала язык за зубами, честное слово.

Тревога расползается по телу ядом, как лишняя чашка кофе, потому что Стюарт то и дело кидает на нее обиженные косые взгляды. Она понимает, что оплошала. Он первый приставит ее к стенке. Потому что таковы теперь люди. Соседи подглядывают друг за другом из-за штор, школьные учителя доносят на собственных учеников, коллеги обвиняют товарищей в шпионаже.