Сияющие

Ну, хотя бы боль потихоньку проходит, утопая в морфине. Только чертова медсестра все крутится у постели, хотя смысла в этом нет никакого. Харпер не понимает, что ей здесь нужно. Лучше бы она поскорее ушла.

– Фто? – Он устало машет рукой.

– Просто проверяю, все ли у нас в порядке. Вы зовите, если что-то понадобится, ладно? Спросите Этту. – Она сжимает его ногу под покрывалом и выходит, цокая каблучками.

«Хрю-хрю», – думает он и забывается наркотическим сном.

* * *

Его держат в больнице три дня. Говорят, что нужно понаблюдать за состоянием – за состоянием его кошелька, не иначе. Время, проведенное в постели, оставило за собой зуд нетерпения. Как только его выписывают, он отправляется на прогулку – и плевать на металлический каркас вокруг челюсти. Больше его врасплох не застанут.

Он возвращается в прошлое, чтобы почитать про убийство. Газеты трубят о нем долго, а потом становится ясно, что нападение не связано с военными действиями, и про женщину забывают. Некролог печатает только «Дефендер», и там же Харпер выясняет, где ее похоронят. Не на кладбище, где он ее убил, – то предназначено только для белых, – а в Чикаго, в «Берр-Оук». Искушению противиться сложно, и он тоже приходит. Стоит позади – он единственный белый мужчина. А когда его спрашивают, что он здесь делает, он просто бормочет: «Ы щнаомы», и дурачье само придумывает историю за него.

– Вы вместе работали? И вы приехали к ней на похороны? Прямо из Сенеки? – Они смотрят на него изумленно.

– Вот бы побольше таких людей, – говорит женщина в шляпке, и его пропускают вперед. Отсюда видно гроб, лежащий в могиле среди моря лилий.

Детей он узнает сразу. Трехлетние близнецы играют среди надгробий, не понимая, что происходит, но какой-то родственник раздает им оплеухи и тащит, рыдающих, обратно к могиле; двенадцатилетняя девочка сверлит Харпера взглядом, будто все о нем знает, и держит за руку младшего брата. Тот даже не плачет – потрясение не позволяет, – но то и дело судорожно сухо вздыхает.

Харпер бросает пригоршню земли на крышку гроба. «Я это с тобой сделал», – думает он, и конструкция вокруг челюсти скрывает истинную природу его ужасной широкой ухмылки.

Видеть ее под землей и понимать, что никто его не подозревает, неимоверно приятно. Наслаждаться воспоминаниями об убийстве не мешает даже боль в челюсти. Но покой быстро сменяется беспокойством. Харпер не может оставаться в Доме надолго. Тотемы гудят, выгоняя его обратно. Нужно найти следующую жертву. Уж ради этого-то ему не обязательно никого очаровывать, ведь правда?

Он пропускает войну, которая быстро надоедает скудными талонами на еду и вечным страхом, написанным на человеческих лицах, и оказывается в 1950-м. Твердит себе, что просто хочет тут осмотреться, но понимает: его девушка где-то рядом. Он ее чувствует.

В животе тянет, как в день, когда он пришел к Дому. Осознание всегда врезается острым клинком, когда он находит нужное место и видит талисман, что висит в Комнате. Это игра. Девушки прячутся от него в разных местах и эпохах. Они подыгрывают, с готовностью ожидая судьбу, которую Харпер для них подготовил.

В том числе и она: сидит в кафе в старом районе Олд-таун, а на столе перед ней блокнот, бокал вина и сигарета. На ней облегающий свитер с рисунком из скачущих лошадей. Она рисует и улыбается, а черные волосы падают на лицо, перекрывая лица посетителей и проходящих мимо людей. Харпер подглядывает через плечо и видит наброски, на которые уходит по паре секунд, остроумные карикатуры прохожих.

Возможность подойти появляется мгновение спустя: девушка хмурится, вырывает листок, комкает и выкидывает. Он катится к тротуару, и Харпер делает вид, что замечает его случайно. Склонившись, подбирает его и распрямляет.

– Ой, ну что вы, не надо, – смеется девушка в ужасе, как будто ее застали заправляющей юбку в колготки, но пораженно смолкает, заметив металлическую проволоку на его челюсти.

Рисунок вышел хорошим. Забавным. Он точно улавливает суть тщеславной красавицы в парчовом жакете, стремительно шагающей неподалеку от них: острый подбородок, треугольнички миниатюрной груди и точно такая же угловатая собачка. Харпер возвращает его на стол. На носу у девушки он замечает чернильное пятнышко – она бездумно потерла его грязной рукой.

– Вы уони-и.

– Да. Спасибо, – говорит она, а потом привстает. – Постойте. Можно вас нарисовать? Пожалуйста?

Харпер качает головой и уходит – потому что заметил на столе зажигалку, черную с серебром, и не уверен, что сможет сдержаться. Вилли Роуз.

Ее время еще не пришло.

Дэн 9 мая 1992

Он уже к ней привык. И дело даже не в том, что теперь можно не тратить время на сбор информации прямо в дороге, и не в том, что она берет на себя телефонные разговоры с источниками цитирований. Рядом с ней просто приятно находиться.