Северный крест

Акай же, напротивъ, принуждалъ вседневно упражняться всхъ взявшихъ въ руки мечи, вилы, серпы, косы, луки. Училъ онъ ихъ тактик и достодолжной дисциплин. Мало-помалу рождалось военное мастерство возставшихъ, отсутствующее у численно превосходящихъ, но вынужденно разрозненныхъ критскихъ братьевъ: каждый изъ войска Акая могъ побдить любого изъ братьевъ критскихъ, сражаясь хотя бы и въ одиночку противъ двухъ-трехъ изъ пхоты Имато.

Благодаря мудрому управленію возставшихъ Акай въ конц концовъ добился того, что большинство возставшихъ претворили неумніе въ умніе и даже въ мастерство ратное: и добился того не только отъ отдльныхъ, наиболе талантливыхъ учениковъ, но и отъ цлаго. Возставшіе научились подъ мудрымъ его водительствомъ быть едиными, быть однимъ цлымъ: они обучались двигаться всмъ вмст, держа строй неколебимо, не устрашаться любой опасности, гордо взирать смерти въ лицо, её презирая въ сердцахъ, мало-по-малу претворявшихся изъ сердецъ рабовъ въ сердца воиновъ; научилъ строиться любымъ изъ извстныхъ тогда видовъ построеній, сдвигая или же, напротивъ, раздвигая ряды свои, смотря по необходимости, а до того заране – во мгновеніе ока – подготовляться – благодаря боевымъ дудкамъ – и къ оборон, и къ наступленію.

Всё необходимое было въ ихъ распоряженіи; не было разв что коней; однако, напомнимъ, что и Имато – вопреки совтамъ Касато – строго-настрого воспретилъ использовать «противу черни», по его слову, колесницы, запряженныя конями. – Однимъ словомъ, войско подъ начальствомъ Акая претворилось въ силу поистин грозную, съ чмъ и были связаны военные успхи его, которымъ былъ премного удивленъ и онъ самъ, ибо не былъ дотол ни полководцемъ, ни даже воителемъ, коему пристало знать вс тонкости военнаго ремесла.

* * *

Какъ-то разъ, уже посл того какъ камни, нещадно бросаемые руками возставшихъ – самое малое – снова, вновь и вновь разсяли полоненныхъ трусостію, убоявшихся критскихъ братьевъ, чаще, впрочемъ, дробя головы ихъ… уже посл того какъ довершали дло стрлы, попадавшія мтко въ тхъ, въ кого не попали камни… уже посл того какъ пхота критская мало-по-малу пришла въ полное разстройство и бжала… уже посл того какъ, оглушая супостата, возставшіе валили его наземь, исторгали души безсчетно: руками, серпами, косами, ножами, мечами… – возставшіе, шедши вдоль холмистой мстности, отъ вка свойственной Криту, вновь узрли море, чья ширь разстилалася одесную; но не того желала плоть ихъ: томясь жаждою нестерпимою, алкали они воды прсной; искали источникъ недолго; и вотъ ужъ утоляютъ они жажду, рожденную зноемъ, великимъ въ сил своей…

Въ казавшееся мрачнымъ раздумье былъ погруженъ въ то время Акай, словно глядя и въ древнйшіе вки, и въ грядущія дали, прорзая всь морокъ времени: на критскомъ закат. Нчто незримое горло въ Ака. Думалось ему: «Ей, гляди: се заря новаго міра: свободнаго. Критъ уже возрыдалъ: пламенемъ своихъ дворцовъ». – Не о слав и не о прибыткахъ, но о предстоявшихъ походахъ слагалъ думы и о новомъ сяніи пожара; замышлялись разрушенья; посрамленіе Крита близилось; походъ манилъ близостью, было не до сна ему; обдумывалъ грозящія опасности; глядлъ на Луну, размышляя, благословенье иль гибель сулитъ царица ночи, на копьяхъ ли узритъ грядущее братьевъ критскихъ или же братья его, которые и подъ пытками – не братья братьямъ критскимъ, не останутся вжив – полягутъ, сложатъ головы, познаютъ смерть и на поклевъ птицамъ будутъ лежать во прах? Грядущее – зыбь, туманъ, морокъ. Но мысли такого рода словно и не мняли суровый и непреклонный обликъ Акая, человка мужественнаго, прямого и неколебимаго нравомъ, натуры крпкой и широкой.