Сердцедёр

Невдалеке Жакмор заметил нескольких человек, занятых, по-видимому, какой-то очень сложной работой. Он подошел поближе к месту действия, и тут услышал дикий крик, болезненно отдавшийся в его чувствительных перепонках. Страдание и удивление, смешавшись в этом крике, превращались в подобие гнева; все же и оттенок некоей безропотности не ускользнул от Жакмора. Пульс и шаги его ускорились. Крестьяне, взяв вместо креста неотесанную высокую дубовую дверь, распинали на ней лошадь. Жакмор подошел ближе. Шесть человек, приподняв, держали животное перед деревянной панелью. Двое других приколачивали гвоздями левую переднюю ногу. Гвоздь, огромный столярный гвоздь с блестящей шляпкой, уже пронзал бабку, и тонкая струйка крови текла по коричневой шкуре. Так вот откуда шел тот жуткий крик, донесшийся до Жакмора. Крестьяне спокойно продолжали свое дело, обращая на психиатра не больше внимания, чем на человека, находящегося где-то далеко-далеко, в Исландии, например. Только лошадь уставила на Жакмора огромные карие глаза, из которых текли жгучие слезы, и приоткрыла длинные желтые зубы в жалком подобии улыбки, будто просила прощения.

— За что вы ее так? — мягко спросил Жакмор.

Кто-то из зрителей, стоявших тут же, равнодушно ответил:

— Сами видите, жеребец-производитель, а согрешил.

— Не такое уж тяжкое преступление, — заметил Жакмор.

Человек только сплюнул в ответ. Тем временем начали прибивать правую ногу жеребца, и Жакмор с содроганием увидел, как острие гвоздя, вогнанного одним ударом, разодрало шкуру, побелевшую от боли. Конь коротко и страшно закричал. Его плечи захрустели под чудовищным нажимом палачей, изо всех сил старавшихся прижать его копыта к тяжелой двери. Наконец, им удалось согнуть плечи животного, и тогда между плечами и передними ногами образовался острый угол, в проеме которого повисла его выразительная голова. Привлеченные запахом крови, мухи уже облепили раны у гвоздей. Двое, державшие задние ноги, теперь разделились и приложили каждый свое копыто к прямой перекладине, прибитой к низу двери. Жакмор, замерев, не спускал глаз с происходящего. Какой-то шершавый ком перекатывался у него в горле, и он с большим трудом, но все-таки проглотил его. Живот жеребца нервно подрагивал, объемистый член, казалось, съежился и осел в складки кожи. Вдруг послышались какие-то новые голоса. По дороге к ним приближались два человека. Жакмор только сейчас заметил их. Один был постарше, другой совсем молодой. Пожилой, настоящий великан с заросшим щетиной лицом, держал руки в карманах; на нем была шерстяная майка; длинный кожаный фартук, порыжевший от старости, бил по ногам. Молодой подмастерье, плюгавый и хилый, волочил за собой тяжелый железный чугунок, полный раскаленных углей; из чугунка высовывалась ручка клещей, разогретых докрасна.

— А вот и кузнец, — сказал кто-то.

— Нет, вы действительно слишком суровы к этой скотине, — не сдержавшись, заметил Жакмор вполголоса.

— Это не скотина, это жеребец-производитель, — поправил крестьянин.

— Разве он сделал что-то плохое?

— Он был свободен, ему бы не грешить только.

— Но ведь, это, в сущности, его долг, — сказал Жакмор.

Подмастерье поставил чугунок на землю и с помощью кузнечного меха раздул огонь. Его хозяин некоторое время мешал угли клещами, а затем, решив, что они достаточно раскалены, вынул их из чугунка и повернулся к жеребцу.

Жакмор отвернулся и быстрым шагом пошел прочь, зажав уши. Потом перешел на бег. Бежал он неуклюже, потому что не мог размахивать руками; чтобы не слышать душераздирающих, отчаянных криков животного, он сам стал кричать. Наконец Жакмор остановился на небольшой площади. Он знал, что находится недалеко от церкви. Руки бессильно упали вдоль тела. Красный ручей, который он только что перешел по хлипкому деревянному мостику, спокойно тек, гладкий, неподвижный. Чуть поодаль от берега плавал, задыхаясь, Ля Глоир, пытаясь затащить в свою лодку ключья бледного мяса, уже истрепанного его зубами.

V

Жакмор растерянно огляделся. Никто не видел его смятенное бегство. Перед ним высилась церковь-яйцо, ее синий витраж был похож на дырочку, через которую можно было это яйцо высосать. Внутри слышалось тихое пение. Жакмор обошел церковь, не торопясь поднялся по ступенькам и вошел.

Кюре, стоя перед алтарем, отбивал такт. Человек двадцать детей пели хором гимн первого причастия. Прелюбопытнейшие слова песнопения заинтриговали психиатра. Чтобы лучше слышать, он подошел ближе к алтарю.

Боярышник — растение,
Говно душистей роз,
хоть шкварки — объедение,
но лучше всех — Христос.

Трава нужна скотиночке,
пес зябнет без волос,
отец — без четвертиночки,
но лучше всех — Христос.

Иисус!
Супер дар!
Синий роскошный воздушный шар!