Сентябрь

Краденные из транспортов и складов парки не имели имен владельце. Сами же амери­канские парни снаряжением не торговали. У них самих было его слишком мало, располагающиеся в Европе отряды находились в самом конце списков снабжения. Веласкес за потерю парки запла­тил жизнью.

Кто-то схватил за руку, держащую нож. Дружок нынешнего владельца парки пытался предот­вратить возможную драку. В скошенных глазах Вагнер заметил облегчение.

Этого человека он не знал. Казах, калмык? Он не был похож на дезертира, наверняка один из тех мафиози, которые размножились на концах давней империи, обнаглевшие за целые годы россий­ской слабости.

Интересно, долго он здесь будет развлекаться, подумал Вагнер, вешая парку на спинку стула. Быть может еще и встретимся.

Он отвернулся, игнорируя лезвие, которое косоглазый продолжал держать в руке. Говор вновь усилился, кто-то хриплым голосом завел бессмертную песню про обязанности и достижения совет­ского дипломата. Вагнер уселся на место, одним глотком осушил половину стаканчика жидко­сти, при­творявшейся коньяком. Он прикрыл глаза. И снова увидел зеленую ленточку. С большой, черной бук­вой "V" вначале. Только вот остальные знаки никак не складывались в фамилию "Ве­ласкес".

"Yossler". Кровь текущая из разбитой бровной дуги, заливает один глаз, но второй глаз смот­рит все так же четко и выразительно. Видит и регистрирует, без участия разума, словно каме­ра; кар­тины откладываются в памяти, все их можно в любой момент вызвать. Иногда же они про­являются сами. Молодое лицо искажено издевкой; безумие горит в светло-синих глазах.

На фоне неба высокой дугой летит предмет. Черный, хотя на самом деле – зеленый, цилин­дрический, с белой надписью, которую не видать, но Вагнер знает, что она там имеется. Вон стекла, смех. Белая вспышка и крик. И ничего кроме этого.

ʺВилли Питʺ. Фосфорная граната. Огонь, который невозможно погасить, прожигающий оде­жду и плоть до самой кости. Можно лишь кричать. Долго, очень долго.

Он не размышляет. Лишь регистрирует образы, прекрасно понимая, что как только умолк­нет крик, а балки халупы охватит пламя, когда белое облако горящего фосфора заменит черный, тяже­лый дым, воняющий смолой с крыши и паленым мясом, придет его очередь. Тогда молодой, черноко­жий парень с детским, искаженным напряжением лицом, нажмет на спуск М-16, которую держит в тря­сущихся ладонях.

Ствол винтовки ходит кругами, то заглядывая прямо в глаза, то целясь куда-то в грудь. Черно­кожий парень тоже слышит крик. Быть может, он и сам начнет визжать. Возможно, он бро­сится на свое­го командира, но не исключено и такое, что он бросит оружие и побежит, куда глаза глядят. Или же нажмет на спусковой крючок, становясь на правильной стороне, заглушая совесть.

Растянутые тела лежат там, где их срезала очередь. Кровь пачкает пятнистые куртки паца­нов из Стрелка и синий когда-то ватник заросшего щетиной хозяина. Глаза солдат в арамидовых шлемах расширены, сконцентрированные лица светлеют от вспышки фосфорного жара в окне по­черневшей халупы.

Видны малейшие подробности. Бежевый панцирь "шварцкопфа". Голубовато поблескиваю­щее оптическое стекло усилителя изображения с маленьким "дворником". Серийный номер на крыле. Вмятый ящик для инструментов. Блестящие траки гусениц.

Время остановилось, наполненное криком.

Он замечает силуэт в люке. Контур над плоской башней. Почти черный, непроницаемый на фоне светлого неба, но регистрируемый всего лишь одним глазом. Но сияние горящего фосфо­ра открывает подробности.

Дурацкая зеленая бейсболка. Парка вместо танкистского комбинезона. Это не танкист, ско­рее уже – командир поста в Турке, решивший добыть лавры, сражаясь с партизанами. Ладонь в черной перчатке держится за край люка, а броня небрежно замазана бежевой, пустынной краской.

Не успели перекрасить, все из последних пополнений. И изумление. Откуда у меня время на размышления? Время остановилось. Крик.

Зеркальные очки-консервы на лице высунувшегося из люка водителя милостиво заслоняют глаза. Они отражают белый жар. Что-то блестит пониже, стекает по лицу, прокладывая в пыли бо­лее светлые борозды. Слезы? Или, возможно, пот? Из прокушенной губы стекает струйка крови.

Крик. И смех. Оскаленные, тщательно ухоженные зубы. Зеленая ленточка с фамилией Йос­слер.

Крик наконец-то стихает, гаснет чудовищное белое сияние, языки огня темнеют, становясь оранжевыми. Они проедают обшивку крыши, с навеса текут капли горящеей смолы. В небо вздымает­ся колонна черного, жирного дыма.

Треск горящий бревен, гул разгорающегося пожара, визг турбины "черной головы" на холо­стом ходу. И смех.

Ствол М-16 застывает. Еще мгновение. Последний взгляд. Силуэт над люком танка, не осве­щаемый сиянием горящего фосфора. Едва видимая лента с фамилией Йосслер.

Время еще не ускоряется. Тень на лице заслоняет единственный глаз. Четко видны лопа­сти винта идущего на посадку "блэкхока", кружащиеся в воздухе лохмотья сажи и всосанный огнем мел­кий мусор.

В глазах чернокожего паренька ни тени испуга. Имеется решительность. Белеет сжимающийс­я на спусковом крючке палец.