Сентябрь

Лейтенант наконец-то чего-то нашел. Щелкнул перезаряжаемый макаров; лейтенант свобод­ной рукой уцепился за плечо депутата.

- Оставь меня, пан! – рявкнул он. – Я, я их пришью, блядь!

Грохнул выстрел, с потолка посыпался какой-то мусор. Поселенец упал на колени, прикры­вая голову руками. Макаров – штука не слишком-то меткая, но у лейтенанта было еще пять патро­нов.

Вагнер схватил все еще лежавшую рядом с ним на столешнице бутылку. Та блеснула в свете люминесцентных ламп и разлетелась мелкими осколками, встретившись с потным лбом хра­брого русского офицера. Следующий выстрел, не причиняя никому вреда, попал в пол, а лейте­нант опять уложил голову на недоеденной котлете, пятная кровью пригоревшую панировку.

- Да что за кур… - советник с выкидным ножом резко обернулся, готовый немедленно атако­вать. Но когда заметил, кто поднимается в углу, расслабился и тут же закрыл нож.

- Курва, - с печалью в голосе буркнул он, глядя на свернувшегося поселенца, который в бессмыслен­ном рефлексе все еще заслонял голову. Второй литовец отступил на шаг.

- Раганис[2]… - прошептал он побледневшими губами. Выпущенный из его пальцев гадко выгля­дящий нож стукнулся об пол. Да, парень выглядел умственно отсталым, но абсолютным глуп­цом не был. По крайней мере – что-то знал.

- Так ведь ничего же и не было, - очень громко оповестил депутат горсовета, никому не гля­дя в глаза. – Ну, чего, курва? Я же говорю – ничего не было.

Вагнер одобрительно кивнул. Клиенты возвращались к своим котлетам, к бигосу, а прежде всего – к самогону и жидкости цвета конской мочи, бесправно называемой здесь пивом. Потом гля­нул на поселенцев, на поднимающегося с пола парня и неловко движущегося пожилого. Ему были видны трясущиеся руки, гримаса на лице молодого. Наверняка сын, подумал. Почувствовал укол, знакомый, хотя и слабеющий с течением лет. Его передернуло, словно неожиданно сделалось хо­лодно.

Старик стоял, поддерживаемый парнем. Вытирая кровь с прокушенной губы, он глядел ис­подлобья.

- Валите отсюда, ботва, - ласково произнес Вагнер. – Нечего вам тут делать, сами же види­те, - прибавил он через пару секунд.

Седой литовец начал чего-то бормотать. Отступали они спиной, недоверчиво поглядывая на зал, но остальные посетители, похоже, были поглощены выпивкой. В углу несколько хриплых голосов подхватило припев русской песни. Когда они уже исчезали в двери, младший глянул Вагнеру прямо в глаза и бесшумно пошевелил губами. Вагнер безошибочно прочел сказанное по-польски: "dziękuję".

Он вернулся к столу, на дне стакана оставалось еще немного коньяка. Теперь же присматри­вался к тому, как официантка дирижирует двумя плечистыми амбалами, которых здесь называ­ли гар­деробщиками. Сейчас они наводили порядок, что заключалось в том, что вытаскивали за ноги нахо­дящегося в состоянии беспамятства лейтенанта. Вагнер заметил, как один из них неза­метно рассте­гивает у офицера ремешок часов. Он усмехнулся про себя. Лейтенант сам был вино­ват. Он нарушил закон.

А законов пограничье знало немного. Имелся "закон военного положения" в виде плакатов на расползшихся от дождя и солнца досках объявлений, только плакатов этих никто не читал. За­кон зоны военных действий содержал всего лишь несколько параграфов, только они выполнялись в еще меньшей степени. И трудно удивляться, раз первой их начала нарушать русская админи­страция. Ну а предписания, которых еще не успели нарушить, тщательно обходились. Еще суще­ствовали неписан­ные права, молчаливые договоренности между захватчиками и захваченными, большая часть из ко­торых признавала принцип, что как-то надо жить. И среди них как раз та, кото­рую только что нарушил несчастный лейтенант. Заведения с подачей спиртного представляли со­бой места перемирия, по об­разцу церквей в средневековье.

С тех времен этика несколько пала, так что даже в пивной неприкасаемых не было. Но вно­сить в нее можно было только лишь холодное оружие, остальное следовало оставлять в разде­валке. Здесь не случалось, чтобы хоть что-то у кого-то пропало, хотя на вешалке нередко сосед­ствовали ка­лаши всеми ненавидимой добровольной милиции и М-16 национального партизанского движения, вы­бивавшего кацапов, калакутасов, евреев, масонов и всякого рода коммуняк.

Все это обладало глубоким смыслом, что подтверждала старая байка, вроде как даже правди­вая. Как-то раз в Ломже одному местному из Вооруженных Сил Самообороны не понрави­лось каче­ство подаваемого пива. Он заявил, что это последнее пиво, которое он выпил в данном заведении, что и подкрепил, выпалив в бармена из ручного противотанкового гранатомета.

Для всех клиентов, персонала и виноватого это и вправду было последнее пиво. Ну а заведе­ние никогда уже не вернулось к давнему величию…

С тех пор разрешалось только холодное оружие. Ножи, биты, велосипедные цепи. Все это позволяло персоналифицировать межчеловеческие отношения без вреда для посторонних.