То не было осознанным решением, но Карим тогда решил, что сволочи типа капитана Йослера по свету ходить не должны. Он слишком накололся, когда несколькими неделями позднее закинул гранату в сортир. Не удалось; Йослер сидел на другой дырке, а дерьмо приглушило взрыв, поглотив обломки. Второй раз Карим пытаться уже не мог, уж слишком перед многими успел он похвастаться своим намерением. Не успел Йослер отмыться, как Карим смылся в леса.
Шрам до сих пор зудел, как и всегда, когда вспоминался Карим и его тяжелая рука. В себя он пришел только лишь через несколько дней. Когда хоть что-то начал соображать, то увидел сидящего возле раскладушки вооруженного солдата и часовых за приоткрытым полотнищем входа в палатку.
Все сходилось. Он не был пленником, а только лишь военным преступником.
Здоровье возвращалось быстро, уход был неплохим, только организм не желал соглашаться с неизбежным, понять, что его лечат только лишь затем, чтобы здоровый преступник мог получить свой последний укол. На расстрел он рассчитывать не мог, как сообщил прокурор с лицом бледного онаниста, опять же, во время допросов имелась у него неприятная и отвлекающая внимание привычка держать руки в карманах и играться собственными яйцами.
Вагнер даже не пытался защищаться, с самого начала все походило на фарс. Когда он прочитал материалы дела, а в них – признания главного свидетеля, он понял, что никаких шансов у него нет. Ведь отягощающие признания дал капитан Йослер, теперь уже майор, получивший повышение за подавление диверсий в тылах, в настоящее же время он занимался координированием распределения гуманитарной помощи для голодающего населения. Не помог защитник, перепуганный лейтенантишка-латинос. Он был здесь самым нижним чином, его заставляли вытягиваться в струнку даже адъютанты прокурора, оба в чине капитана. Единственную надежду Вагнер мог полагать на немецкого майора, поначалу принимавшем участие в следствии. Немец читал материалы дела, недоверчиво крутя головой и повторяя свои любимые слова
И так вот, усиленными темпами лечимый врачом, иногда бросавшим невыразительные ругательства на фарси в адрес начальства и Дядюшки Сэма, Вагнер дождался момента выезда со скованными руками по направлению моста на Буге, в Воломин, где размещалась действующая американская тюрьма и военный суд, а так же – что самое главное – вершинное достижение западной гуманитарности: оснащение для осуществления смертельных уколов…
А может, и значительно ближе, в ближайший лес.
Загривок жандарма побледнел, ирландец внимательно осматривался. Водитель хаммера притормозил, солдат за пулеметом водил стволом по лесу. Все еще большая толкучка, мимо них проехало уже несколько УАЗов: русские как раз принимали зону за Бугом, который должен был стать пограничной рекой. Или, если кто желает, линией разграничения.
Вновь он поглядел на серые циферки. Боже, как медленно идет время, неприязненно подумал он. В особенности же, когда пришли воспоминания.
Перед Бугом случая как-то не оказалось. Проехали Порембу и въехали в леса, тянущиеся до самого Борка. Отличное местечко. К сожалению, жандарму пришлось еще немного переждать: по разбитому гусеницами асфальту тянулась колонна БТР-ов с трехцветными флагами на бортах. Подобные обозначения были весьма важны: самые большие потери у русских были по причине авиации союзников. Так уж неудачно сложилось, что польское оснащение было идентичным, если не считать "меркав", которые были плодом краткого военного флирта с Израилем перед самым началом войны.
Только флаги особо и не помогли. Пригодными они оказывались лишь тогда, когда у пилотов было время на зрительную идентификацию цели; для разумных боеприпасов магнитные и инфракрасные сигнатуры такого транспортера были идентичными, независимо от того, чтобыло намалевано на боках. Потому-то, к неподдельному раздражению союзников, российское командование заставило ограничить применение воздушных налетов, что значительно увеличило потери в конечной фазе операции.