Девушка отошла. Он же поднял стакан, поглядел под свет, как янтарная жидкость маслянисто стекает по стенкам. Черт, подумал, а может и вправду армянский или грузинский. Вкус уже забылся.
Стакан мог представлять собой любопытный материал для любой дактилоскопической лаборатории. На самом краю остались едва заметные следы губной помады. Вот зараза, сама потянула по пути от бара, догадался он. Интересно, у нее одни только вши? Ну да ладно, спиртное дезинфицирует.
Он глотнул еще раз, стараясь прикладывать губы по противоположной стороне от карминовых следов. Чувствуя, как коньяк наконец-то начинает разогревать, он поглядывал через покрытое испариной стекло на газон перед ратушей со сломанной башенкой и на БТР, вросший колесами в размякшую, бурую, зимнюю почву того же газона. Невольно вздрогнул, когда до него дошло, что опущенный ствол пулемета целит прямо в окно.
Транспортер стоял в том же самом месте, что и всегда. Самое малое – три, нет, уже четыре года. Никуда он уже не отправится, во всяком случае, собственными силами, хотя все это время при нем торчит часовой, сегодня закутанный в доходящую до щиколоток шинель. БТР должен был будить уважение, заставлять быть послушными, на самом же деле он вызывал только жалость. Отмеченный ржавыми потеками, лучше всего видимыми на большом, нарисованном на борту трехцветном флаге, и исключительно безвкусной, яркой эмблеме какого-то из гвардейских полков. Весной его, наверняка, покрасят, как и два года назад.
Услышав скрежет двери, он мгновенно стряхнул задумчивость. Еще больше вместе со стулом забрался в угол, пряча лицо в тени, не разгоняемой тусклым светом зимнего дня, что сочился сквозь стекла, и мерцающим, синим светом немногочисленных люминесцентных ламп.
Еще не сейчас. В зал вошли два типа в совершенно новых ватниках. У того, что постарше, имелись седые усы на свежем, налитом лице; второй был молодым, на первый взгляд, умственно немного отсталый.
Вагнер выругался про себя. Курва, не было у них другого времени. Похоже, будут неприятности.
Говор утих, словно ножом отрезало. У стойки повернулись в сторону зала завсегдатаи, представляя миру лица, очень сильно напоминающие физиономии клиентов бара из первой части "Звездных войн".
В неожиданной тишине брякнула отложенная вилка. Второй щелчок, раздавшийся через мгновение, как-то неприятно походило на отзвук открываемого пружинного ножа.
Из кухни донеслась ругань, теперь уже не заглушаемая общим говором.
- И откуда я возьму этому сукину сыну свежее масло? – возмущался повар. И правильно возмущался, масло, в особенности свежее, было чем-то из разряда мифов.
Прибывшие без всякой задней мысли разглядывались по залу. Через мгновение старший потащил младшего к столику, за которым имелось два свободных стула. Вагнер даже зубами заскрежетал. То ли новички, то ли люди, лишенные одной существенной черты – инстинкта самосохранения.
Компания за столиком, состоящая из двух заросших типов, которые ни в чем не походили на членов Временного Городского Совета, а еще пьяного в дымину лейтенанта гвардии, начала медленно вставать со своих мест. И не только она. Литовские поселенцы, в силу неписанного, зато безукоризненно исполняемого права, входить сюда права не имели.
Литовцы замялись, остановились. До старшего начинало что-то доходить, потому что по крестьянскому обычаю он смел с головы шапку, призывая на лицо неискреннюю улыбку.
-
Уважаемый городской депутат оскалил немногочисленные зубы и крайне метко сплюнул поселенцу на сапог.
- Пиздуй отсюда, ботва, - акцентировано промямлил он.
- И одна нога тут, другая… - поддержал его коллега. Лейтенант свалился на стол, так как не мог удержать вертикального положения, и устроился щекой на недоеденной котлете.
Поселенец покраснел и начал орать, не обращая внимания на то, что младший отчаянно тянет его за рукав.
- Мы являемся граждане, певуче и с возмущением завел он, неожиданно вспомнив польский язык. – Мы вправе…
Он замолчал, слыша громкий смех и ругательства.
-
Затем глянул на лейтенанта, подскочил к нему и дернул того за плечо.
-
Лейтенант очнулся.
- Хуй тебе товарищ! – повел он по сторонам бесчувственным взглядом. Потом полез рукой за пазуху расстегнутой куртки, отрывая миру полосатую тельняшку.
Литовец, вместо того, чтобы повернуться и удирать, на что у него имелись какие-то, хотя и не слишком большие шансы, окаменел. Младший тоже перестал вести себя разумно, бешенство исказило его лицо. Он склонился и сунул руку за голенище. В руке депутата совершенно неожиданно материализовался нож с выкидным лезвием.
- Ну, ботва, давай, давай… - Городской советник совершенно не был похож на пьяного. Сейчас он выглядел именно тем, кем по сути своей и был: люмпеном и бандитом, по случаю добравшимся до власти.