Сентябрь

Операция по принуждению к миру. Силезия возвратилась в Фатерланд вместе с большей ча­стью Великопольши и Поморья. В Великопольше никто плебисцит не проводил, это было компенсаци­ей за Восточную Пруссию. Именно таким образом, по меркам двадцать первого века, была решена проблема экстерриториального коридора. А великополяне, в соответствии с много­вековым опытом, спокойно могли теперь садить свои Kartoffeln, производить из них чипсы и пиво "Лех".

Все остальное осталось польским. Американская зона, от Быдгощи до Кракова, с польски­ми администрацией и полицией. С четырехзвездочным американским генералом, который прини­мал ре­шения по всем вопросам, с до сих пор забитыми лагерями для интернированных. И зона временного расположения российских миротворческих сил.

И это никак не оккупационные войска, нет никакой аннексии. Так что ни в коем случае не­льзя вводить собственную валюту, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не подумал… Как будто бы все и так не было ясно.

Именно так произошло величайшее в истории матушки-России экономическое чудо. Рубль на черном рынке стоил четыре доллара.

Все потому что рубль был базовой валютой в торговле с русскими, и военными, и граждански­ми. В России, терзаемой постоянным кризисом, давно уже было запрещено владеть ино­странными валютами, не первый раз в истории. Прецеденты уже бывали. А от русских покупалось все: военная форма, боеприпасы, консервы и кашу, противотанковые гранатометы и ордера на дерев­о из леса. Во­обще-то, эти последние должны были распределяться среди всех зарегистриро­ванных жителей, с тех пор, как все остальные источники энергии окончательно высохли. Только вся штука была в том, что пограничной зоне большая часть людей пребывала нелегально. А ле­гальные, только еще не обжив­шиеся, ужасно удивлялись, пытаясь получить желанную бумажку на древесину без рубликов. Понят­ное дело, через какое-то время опыт у них появлялся, или же они переправля­лись через Буг в поис­ках American Dream. Поскольку в другую сторону пересечь реку было труднее, возвращались они ред­ко когда, а вдобавок были удивительно малоразговорчивыми.

Пьяный контрабандист наконец-то закончил оттирать залитую столешницу и трясущейся ру­кой поставил бутылку. При этом он толкнул дружка, который к этому времени смог, пошаты­ваясь, под­няться. Они ушли, уставив глаза в грязный пол.

- Благодарю, - буркнул Вагнер себе под нос.

Он с нежностью поставил в углу тяжелый, продолговатый пакет и присел на стул. Менее всего погнутый.

Сидя в углу, у окна, сквозь не слишком покрытое испариной стекло он мог глядеть на ули­цу, когда-то, как он сам помнил, оживленную, международную трассу на Августов и Белосток. Когда несколько лет назад он сиживал в этом же самом месте, то видел бесконечную череду больше­грузных автомобилей, совершающих международные перевозки, и которые ожидали зеле­ного света на перекрестке; стены пивной сотрясались вибрации проезжающих автомобилей, зве­нели стекла, ко­торые вибрировали от низкого рокота двигателей. Сейчас же асфальт, зияющий вырванными гусени­цами ямами, был пуст, редко-редко когда пролетал УАЗ или военный грузовик. Иногда по мостовой могли простучать копыта лошади, запряженной в телегу, или же со звоном подков проезжал кавале­рийский патруль.

Две небольшие, окруженные сеточкой трещин дырочки в стекле дарили надежду на глото­чек свежего воздуха. Когда Вагнер выпрямился, те очутились точно на высоте грудной клетки. Ма­ленькие дырочки: 5,45 или 5,56, из ʺкалашаʺ или ʺбериллаʺ.

А интересно, бесстрастно подумал он, сидел ли тогда здесь кто-нибудь. Наверняка сидел, в противном случае, зачем напрасно жечь патроны?

Окружающий говор вернулся к первоначальной громкости. Разговоры, притихшие было, когда он входил, вновь вернулись в нормальную колею, если только пьяные бормотания, песни и ссоры можно было назвать разговорами.

Задумавшись, он и не заметил, когда их клубов дыма и пара, бухающих из лишенной две­ри кухни, появилась официантка.

- Чего-нибудь горяченького? – без тени улыбки, слегка кивнув, спросила она. Зато прибыв­ший усмехнулся широко. Особое отношение. Ему было известно, что остальных клиентов она при­выкла спрашивать коротко и вежливо: "Чего?".

- Кушать? – делано удивился он. – Натощак?

Этого он мог и не говорить, не говоря ни слова, девушка ушла. Через несколько секунд верну­лась и поставила перед ним стакан с золотистой жидкостью.

Он тоже, не говоря ни слова, вытащил мятую пятерку. Долларов. Бакс чаевых, может она – наконец-то – улыбнется. Официантка же даже не пошевелилась, не протянула руку за банкнотом.

- Восемь, - сухо бросила она, почесываясь под левой грудью. – Это настоящий.

Он сделал осторожный глоток из стакана, насмешливо поглядывая в безразличное лицо де­вушки. Та чесалась все сильнее. Дура, вшей не ловит, пришла бесстрастная мысль.

Он сделал еще один глоток и кивнул. Добавил еще одну пятерку. И действительно, напиток не был похож на самогон, окрашенный луковой шелухой. Все зависит от того, как мы понимаем значение слова "настоящий".