Семь столпов мудрости

Но что мне было до ран, боли и усталости — я не мог отделаться от мыслей о Таллале, великолепном вожде, отличном наезднике, учтивом и сильном товарище в дороге; и через некоторое время мне привели другого верблюда, и я вместе с одним из своих охранников поехал сквозь ночь, чтобы присоединиться к нашим людям в погоне за более крупной колонной из Дераа.

Было совсем темно, сильные порывы ветра настигали нас с юга и с запада; и только по звукам выстрелов вокруг да по случайным вспышкам снарядов мы могли приблизиться к месту боя. На каждом поле, в каждой долине турки вслепую пробирались к северу. Наши не отставали от них. Ночная тьма прибавила им дерзости, и теперь они приближались к врагу. Каждая деревня, куда перекатывался бой, подхватывала его; и черный, ледяной ветер был безумным от огня винтовок, криков, турецких залпов и дикой скачки, когда в неистовстве схлестывались отряды с той и другой стороны.

Враг пытался остановиться и разбить лагерь на закате, но Халид снова поверг их в бегство. Кто-то двинулся, кто-то остался. Многие свалились на пути во сне от усталости. Они сбились со строя, потеряли связь и блуждали среди взрывов покинутыми группками, готовые стрелять или убегать, натыкаясь на нас или друг на друга; и арабы были так же разобщены и почти так же неуверенны.

Исключением были немецкие подразделения; и здесь впервые я почувствовал гордость за врага, убившего моих братьев. Они были за две тысячи миль от дома, без надежды, без провожатых, в условиях, достаточно безумных, чтобы сломить самые крепкие нервы. Но их отряды держались вместе, твердым строем, прокладывая путь посреди турецко-арабского крушения, как корабли-броненосцы, высокомерные и молчаливые. Когда их атаковали, они вставали, занимали позицию, стреляли по порядку. Ни спешки, ни плача, ни замешательства. Они были великолепны.

Наконец я нашел Халида и приказал ему отозвать руалла, оставляя этот путь времени и крестьянам. Возможно, более тяжелая работа ждала на юге. На закате по равнине прошел слух, что в Дераа пусто, и Трад, брат Халида, с доброй половиной аназе ускакал туда, чтобы это проверить. Я опасался, как повернется дело для него, поскольку там еще могли оставаться турки, а другие могли пробиваться туда вдоль железной дороги и через горы Ирбид. На самом деле, пока Бэрроу, о котором нам докладывали в последний раз, что он задержался в Ремте, не потеряв связь с врагом, там должен был быть еще сражающийся арьергард.

Я хотел, чтобы Халид пришел на подмогу своему брату. После того, как час или два вокруг вызывали добровольцев, за ним бросились сотни людей на лошадях и верблюдах. На пути в Дераа он настиг несколько подразделений турок под светом звезд и прибыл, обнаружив Трада в полном владении городом. Он пробился сюда в поздних сумерках, взял станцию с наскока, перемахнул через траншеи и стер в порошок скудные остатки турок, еще пытавшихся сопротивляться.

С помощью местного населения руалла разграбили лагерь, найдя особенно много добычи в полыхающих складах, с опасностью для жизни, когда обваливались крыши; но то была одна из таких ночей, когда человек теряет рассудок, когда собственная смерть кажется невозможной, сколько бы людей ни умирало справа и слева, и когда человеческие жизни — игрушки, которые ломают и выбрасывают.

Шейх-Саад пережил тревожный вечер среди волнений, стрельбы и криков; крестьяне угрожали перебить всех пленных, чтобы еще отомстить за Таллала и его деревню. Дееспособных шейхов здесь не было — они сражались с турками, и отсутствие их и их приближенных лишило арабский лагерь опытных вождей, их ушей и глаз. Проснулись дремавшие раздоры между кланами от жажды крови после этого дня убийств; Насир и Нури Саид, Янг и Уинтертон сохраняли мир неимоверными усилиями.

Я добрался до них после полуночи и нашел посланников Трада, только что из Дераа. Насир уехал, чтобы присоединиться к ним. Я хотел бы заснуть, ведь это уже четвертую ночь я проводил в седле; но мой ум не позволял мне чувствовать, как устало тело; и после двух часов утра я сел на третьего верблюда и бросился к Дераа, снова через Тафас, обойдя темнеющую деревню.

Нури Саид и его штаб ехали той же дорогой, наступая с конной пехотой, и наши отряды вместе торопились успеть до рассвета. Затем нетерпение и холод больше не позволяли мне ехать обычным шагом. Я дал волю своей верблюдице — это была величественная, своенравная Баха — и она широким шагом ринулась по полю, перегоняя моих усталых спутников на одну милю за другой, двигаясь, как поршень в машине; и так я вступил в Дераа на рассвете совершенно один.

Насир был в доме мэра, организуя военное правление, полицию и разведку местности; я дополнил его идею, поставив охрану у насосов, в депо и рядом с тем, что осталось от мастерских и складов. Затем, после часовой беседы, я публично выстроил программу того, что потребует ситуация, если они не хотят ее упустить. Бедный Насир глядел на меня, озадаченный.