Семь столпов мудрости

С запада пришли вести, что небольшие отряды турок отступают от атаки Шовеля в местные деревни. Мы послали против них вооруженные отряды наим, крестьянского племени, присоединившегося к нам прошлой ночью в Шейх-Мискине, Насир дал им задание сделать, что будет в их силах. Массовый подъем, который мы так долго готовили, теперь набрал полную силу, поднимаясь все выше с каждой победой, вооруженных повстанцев все прибавлялось. За два дня у нас было более шестидесяти тысяч вооруженных людей в движении.

Мы отметили еще некоторые пустяки на дороге в Дамаск; и затем увидели густой дым над холмом, скрывающим Дераа. К нам рысью прискакал человек, сообщив Таллалу, что немцы подожгли аэропланы и склады боеприпасов, готовые эвакуировать город. Британский самолет сбросил весть, что войска Бэрроу под Ремте, и две турецкие колонны, одна — в четыре тысячи человек, другая — в две, отступают в нашем направлении, соответственно к Дераа и Мезерибу.

По-видимому, эти шесть тысяч человек были всем, что осталось от Четвертой армии в Дераа и от Седьмой армии, которая сопротивлялась наступлению Бэрроу. С их сокрушением цель нашего пребывания здесь была бы исчерпана. Но пока что мы должны были удерживать Шейх-Саад. Поэтому большую колонну, в четыре тысячи, мы должны были пропустить, только пристегнуть к ним Хамда и его руалла, вместе с несколькими северными крестьянами, чтобы тревожить их с флангов и с тыла.

Глава CXVII

Ближайшие две тысячи, похоже, больше подходили нам по величине. Мы могли встретить их с половиной наших регулярных войск и двумя пушками Пизани. Таллал был обеспокоен, потому что их путь намечался через Тафас, его родную деревню. Он решил, что надо скорее двигаться туда и захватить хребет к югу от нее. К несчастью, когда люди так устали, «скорее» было понятием относительным. Я поскакал со своим отрядом в Тафас, надеясь занять позицию рядом, в тени, и вести бой, отступая, пока не подойдут остальные. На полпути нам встретились верховые арабы, которые гнали стадо раздетых пленных к Шейх-Сааду. Они гнали их безжалостно, их бледные спины были все в синяках, но я не вмешивался, потому что это были турки из полицейского батальона в Дераа, от чьих беззаконий крестьянство всей округи множество раз исходило слезами и кровью.

Арабы рассказали нам, что турецкая колонна — уланский полк Джемаль-паши — уже входит в Тафас. Когда мы увидели деревню, то обнаружили, что они ее взяли (оттуда слышались случайные выстрелы) и остановились вокруг. Небольшие столбы дыма поднимались между домами. На возвышении, заросшем колючками по колено, стояли оставшиеся старики, женщины и дети, рассказывая ужасные истории о том, что случилось, когда турки ворвались сюда час назад.

Мы залегли в дозор, и увидели, как вражеские войска уходят с места сбора за домами. Они выстроились правильным порядком по направлению к Мискину — уланы в авангарде и в арьергарде, соединенные в колонну силы пехоты с пулеметами на флангах, а пушки и весь транспорт были в центре. Мы открыли огонь по голове их колонны, когда они показались между домами. В ответ они обратили против нас две полевые пушки. Шрапнель как обычно, давала перелет и летала у нас над головами, не причиняя вреда.

Подошел Нури вместе с Пизани. Перед их рядами ехал Ауда абу Тайи, в предвкушении боя, и Таллал, сходивший с ума от рассказов его людей о бедствиях, разразившихся над деревней. Теперь ее покидали последние из турок. Мы проскользнули позади них, чтобы положить конец мучительному ожиданию Таллала, а наша пехота заняла позицию и открыла сильный огонь из «хочкисов»; Пизани двинул вперед половину своей батареи вместе с ними; и французская взрывчатка смешала их арьергард.

Деревня безмолвно лежала в медленных завитках белого дыма, когда мы подъехали на разведку. Среди высокой травы были видны какие-то серые груды, приникшие к земле, так, как лежат трупы. Мы отвернулись от них, понимая, что они мертвы; но от одной из них заковыляла прочь маленькая фигурка, как будто пытаясь скрыться от нас. Это было дитя трех-четырех лет, его грязная одежда была вся в пятнах крови, от плеча и по всему боку, вытекавшей из большой рваной раны, видимо, нанесенной пикой туда, где шея соединялась с туловищем.

Ребенок пробежал несколько шагов и крикнул, поразительно громко (все вокруг было в полном молчании): «Не бей меня, баба[127]». Абд эль Азиз, задыхаясь — это была его деревня, и дитя могло быть из его родни — бросился на землю со своего верблюда и замер рядом с ним в траве на коленях. Его внезапное движение напугало ребенка, потому что он протянул руки, силясь заплакать; но не заплакал, а повалился на землю, и кровь снова полилась по его одежде; потом, я думаю, он умер.