Я поднял свою охрану, которая ехала так живо, что мы добрались до Шейх-Саада к рассвету. Пока мы проходили между скал, к полю за деревьями, земля снова оживилась с восходом солнца. Утренний ветерок посеребрил оливы во дворах, и люди в огромной палатке из козьей шерсти позвали нас в гости. Мы спросили, чей это лагерь, и они ответили: «Ибн Смеира». Это грозило осложнениями. Рашид был врагом Нури Шаалана, непримиримым, внезапно встреченным. Мы сразу же послали предупреждение Насиру. К счастью, Ибн Смеир отсутствовал. Поэтому его семья временно стала нашими гостями, и Нури, как хозяин, должен был держаться правил.
Это было облегчением, так как в наших рядах и без того были сотни смертельных врагов, чьи распри находились в подвешенном состоянии только благодаря перемирию Фейсала. Напряжение, чтобы держать их в игре, занимать их горячие головы в раздельных сферах, держать равновесие между инициативой и повиновением, чтобы наше руководство ценилось выше личной зависти — все это было достаточно тяжело. Насколько труднее было бы вести войну во Франции, если бы каждая дивизия, чуть ли не каждая бригада нашей армии ненавидела бы соседнюю лютой ненавистью, и, внезапно встретившись, они бросались бы в драку! Однако мы держали их в спокойствии два года, и теперь оставалось всего лишь несколько дней.
Ночные отряды вернулись не с пустыми руками. Эзраа слабо держал Абд эль Кадер, алжирец, со своими вассалами, несколькими добровольцами и войсками. Когда пришел Таллал, добровольцы перешли на его сторону, войска бежали, а вассалов было так немного, что Абд эль Кадер вынужден был покинуть свои позиции без боя. Наши люди были слишком нагружены добычей, чтобы его ловить.
Ауда пришел, похваляясь. Он взял Эль Газале штурмом, захватил брошенный поезд, пушки и двести человек, из которых некоторые были немцами. Нури Шаалан доложил о четырех сотнях пленных с мулами и пулеметами. Рядовые турки были сданы в отдаленные деревни, отрабатывать свое прокормление.
Над нами кружил английский аэроплан, выясняя, являемся ли мы арабскими войсками. Янг подал сигналы с земли, и они сбросили ему записку, что Болгария сдалась союзникам. Мы не знали, что на Балканах идет наступление, и эта сиротливая новость была для нас незначительной. Несомненно, близился конец войны, не только великой, но и нашей войны. Еще одно усилие, и наше испытание закончено, и все будут отпущены назад к своим делам, забыв об этом безумии: поскольку для большинства из нас эта война была первой, и мы ждали ее окончания как отдыха и покоя.
Армия прибыла. Рощи заполнились людьми, когда каждое отделение занимало свободные места и спешивалось — кто рядом с фиговыми деревьями, кто под пальмами, кто под оливами, из-под которых срывались испуганные тучи птиц, разражаясь криками. Наши люди вели животных к ручью, который вился через зеленые кусты, цветы и посаженные фруктовые деревья, странные для нас после годов блуждания в каменистой пустыне.
Люди Шейх-Саада застенчиво подходили поглядеть на армию Фейсала, о которой шептались, как о легенде, и вот она в их деревне, и ее ведут знаменитые или устрашающие имена — Талал, Насир, Нури, Ауда. Мы глядели на них, втайне завидуя их крестьянской жизни.
Пока люди разминали ноги, затекшие от езды, пять-шесть из нас бродили по развалинам, откуда через южную равнину мы могли видеть, насколько безопасным было наше местонахождение. К нашему удивлению, мы разглядели прямо за стенами небольшую группу солдат в форме — турок, австрийцев, немцев — с восемью пулеметами на вьючных животных. Они тащились из Галилеи в Дамаск после поражения, нанесенного им Алленби, без надежды, но и без забот, спокойно шагая и думая, что война от них за пятьдесят миль.
Мы не подняли тревогу, щадя наши усталые войска; только Дарзи ибн Дагми, с Хаффаджи и остальными из их рода, потихоньку взобрались в седло и напали на них с узкой тропинки. Офицеры вступили в бой и были сразу же убиты. Солдаты побросали оружие, их в пять минут обыскали, ограбили и согнали в колонну по дорожкам между садами к открытому загону, который казался подходящей тюрьмой. Шейх-Саад отплачивал нам быстро и хорошо.
Вдали, на востоке, появились три-четыре темные группы людей, направляющихся к северу. Мы выпустили на них ховейтат, и через час они вернулись со смехом, каждый вел мула или навьюченную лошадь; животные были бедные, усталые, все в ссадинах, слишком ясно показывающие, что собой представляют остатки разбитой армии. Их всадниками были безоружные солдаты, бегущие от англичан. Ховейтат считали ниже своего достоинства брать таких пленных. «Мы их отдали прислуживать деревенским мальчишкам и девчонкам», — усмехнулся тонкими губами Заал.