Семь домов Куницы

Я жила в другом Париже, среди шантрапы, собравшейся со всех концов мира, для которой законами были кулак, кастет, право сильного. В круге профессий, освоенных разношёрстными приезжими. Слоёный пирог. Тёмный снизу, светлеющий к верху вместе с заработками и рангом профессии. На самой вершине находятся французы.

Мартина я не видела с того самого вечера, когда он доставил меня к Слодану. Угощает печёным цыплёнком с салатом и вином. Я осторожна.

В мастерской ничего не изменилось. На том же самом месте лежала отложенная палитра и стояли банки, заполненные кистями. По углам, в художественном беспорядке, картины на алюминии, картины вырезанные. На мольберте — всё та же самая неоконченная абстракция, рисованная пламенем свечи, не добавилось ни одной полосы, ни одного пятна. Декорация. И ни следа присутствия кого‑то другого.

— Как у тебя дела в «Демуазель»?

— Как у посудомойки в борделе.

— Не остроумно.

— Я называю вещи своими именами.

— Кстати, об именах! В Париже живёт певица с такой же фамилией, как у тебя. Вера Варега, ты слышала о ней, ты её знаешь?

— Нет.

У меня не было желания ни открываться, ни нагружать собеседника рассказом о прославленной матери. Я не доверяла этому человеку, но и как будто выросла из мира иллюзий, в который я сбегала, в котором я пряталась, который помогал мне держаться, до некоторой степени компенсировал унижения и тяжесть существования. В тот момент я осознала, что могу обойтись без этой опоры. Что случилось, какие реальные ценности заняли это пустое место, ещё недавно заполненное мечтами? Я не понимала.

— У меня есть для тебя работа получше и более прибыльная.

— Какая?

— По твоей специальности. После не самого крупного дела будешь жить, как цыганский барон, и у тебя ещё останется больше, чем ты заработаешь за несколько месяцев у Слодана.

— Я уже не могу быть куницей.

Я начала подозревать, что не только кризис стал поводом возложить на меня дополнительные обязанности. Возможно, согласившись на них, я скорее пойму их настоящие цели.

— Я плохо знаю язык.

— Зато хорошо — собственную профессию. Ты будешь получать подробные планы...

— Одна точная наводка метко отправила меня за решётку! Если и здесь будешь работать так же точно, то я пас.

— Ты меня знаешь?

— Этот цветок называется жёлтая кубышка, — я показала на подпись под эскизами, развешанными по стене.

— Ах, это... Это даже не мои работы, но коль скоро ты знаешь, кто я, тем лучше. Легче договоримся, — маскировал он разочарование от расшифровки своей глубоко законспирированной личности.

— Я слушаю, — я задумалась, где он может держать мои документы. Вряд ли он носит их с собой.

— Ничего особо серьёзного. Так, освежить навыки. Квартиры богатых. Даже не богатых, а обеспеченных. Для этого не надо знать французский язык. Бросишь «Демуазель» и никогда больше там не покажешься, и никогда нигде не заикнёшься, что работала у Слодана. Снимешь себе комнату на месте, у тебя будет куча времени. Деньги и свобода, такими предложениями не перебирают.

— Сколько рыл в дележе?

— Скажем так, пять человек.

— Ты себя считаешь два раза?

— Не твоё дело. Таковы наши условия, ты вольна их принять или нет.

— Если я их не приму, Слодан меня вышвырнет?

— Зачем ему тебя вышвыривать? Он тобой доволен. Ещё не видел такого работящего ишака.

— Только считает, что заработает больше, если меня поставите на квартирные кражи?

Я мысленно подсчитывала, сколько денег у меня в кошельке. Двести франков и сколько‑то там сантимов. Немного жаль, но была — не была, я решилась и незаметно уронила его под кресло, на котором сидела.

— Слодан не имеет с этим ничего общего. Может, он ещё захотел бы тебя удержать.

— Каким образом?

— У профсоюза есть свои методы, — пугал Кубышка.

— Профсоюз занимается посудомойками в борделях?

— Всем, что в этой отрасли приносит доход.

— Я могу неожиданно облениться.

— Не советую. Получишь внушение. А марокканские парни из профсоюза владеют ножами лучше тебя, поверь мне.

— Но если так, как мне оттуда уйти?

— Смоешься по‑английски и явишься к старухе на Клиньянкур. Она тебя устроит в другом квартале, а я к тебе заскочу. Ну так когда?

— После зарплаты, это через пару дней. С чего бы то вдруг мне дарить Слодану тяжело заработанные деньги?

— Договорились. А теперь я прошу меня извинить, у меня назначена встреча сегодня вечером.

Я не верила, что Кубышка организовал всё без ведома и согласия Слодана. Если бы у меня не было других наблюдений, мне бы сказала об этом сама торопливость, с которой Слодан принёс своё тело ко мне в подвал, чтобы сообщить о телефонном звонке. Меня здесь считают глупым ослом, который ничего не едал слаще морковки. Неужели они сами настолько наивны? А может быть ощущение, что они умнее подобных мне, им необходимо для жизни. В любом случае, идея принадлежала Кубышке. Слодан не мог знать. Своей профессией я ни перед кем не хвасталась.

Я отдалилась от Куницы во времени и в пространстве, и в том, что свершилось внутри меня, а всё‑таки прошлое настигло меня в настоящем. Деньги и свобода, профсоюз и марокканские ножи, обещания и угрозы.