Семь домов Куницы

Неготовность к самостоятельной жизни опять вышла мне боком. Без всякой задней мысли, да что там — с благодарностью я приняла его помощь, не задумываясь, с чего это вдруг он мной занялся.

— Ты здесь не можешь остаться, я сам здесь в гостях, — Мартин позаботился о моём проживании и отвёз к старухе в кудряшках. Уже не на такси — на метро, и не торопился с оплатой самого дешёвого в Париже ночлега, а только удостоверился, есть ли у меня деньги.

Не подавал признаков жизни на протяжении недели.

— Я устроил тебя судомойкой в ночной клуб, — сообщил, когда снова появился.

— Пусть будет судомойка.

— Не очень подходит? Тогда почему же сама не нашла ничего лучшего?! — его поразила моя сдержанность, он ожидал ярко выраженной благодарности.

— Ты знаешь, я не искала.

Он предоставил меня самой себе, чтобы я сделалась более мягкой, наконец дошло до меня. С работой было тогда очень сложно, и совсем не имела никаких шансов иностранка, без знакомств, сертификатов и рекомендаций, к тому же плохо владеющая языком. О чём я не имела понятия, потому что на протяжении всей недели ни разу не спрашивала о работе. Продукт Домов, я ждала, пока Мартин устроит, если уж обещал. Никакого беспокойства. До этих пор в моей жизни всегда находился кто‑то, кто для меня в конце концов всё устраивал; почему же теперь должно быть иначе?

— Ты вообще нормальная?! — у Мартина не укладывалось в голове, что я, вместо того чтобы не находить себе места от беспокойства, не имеющая представления об отсутствии перспектив, слонялась по городу без дела как какой-нибудь валютный турист со счётом в банке, свалив на него хлопоты о моём завтра.

Был уже вечер, когда мы вышли из метро на площади Пигаль. Квартал готовился принимать вторую смену. Дневные бабочки уже пошабашили, ночные ещё не вышли на промысел; примерно то же было и с заведениями.

«Demoiselle» — светилась над входом золотистая надпись из неоновых трубок. Возле каждой литеры «l» трепетала пара продолговатых крылышек. Demoiselle означает как «барышню», так и «стрекозу».

В тесном, претенциозно обставленном кабинете нас принял смуглый как араб отуречившийся черногорец Слодан, одетый в смокинг с широким атласным поясом вместо жилетки. Выглядел как стенд достижений ювелирного мастерства. Носил золотую серьгу и золотые зубы, золотые запонки, массивный золотой браслет, который при каждом движении позвякивал на запястье пониже подтянутого манжета, золотой перстень‑печатку с крупной золотой монетой на месте печатки и бриллиантовые пуговицы на снежно‑белой манишке.

Создавалось впечатление, что его только что вынули из футляра, но, как мне предстояло убедиться, в четыре часа утра он выглядел точно так же. Ни пылинки на чёрном крепе, ни складки на безупречном поплине. Невероятно. Не имею понятия, как это ему удавалось.

— Будешь моей родственницей, — Слодан достал из железного сейфа металлическую коробку, порылся в ней и как фокусник вынул из кучи разнообразного хлама удостоверение личности.

— Тебя зовут Драга Драгович, я — твой дядя Слодан, то есть Слободан, Драгович. В случае проверки ты не знаешь французского. Вот, присмотрись и запомни, кто ты и откуда, а фотокарточку мы заменим.

— Я хочу быть по своим собственным документам. Они в порядке, — мне не понравился этот маскарад.

— Хорошо, покажи документы, — Слодан едва на них взглянул и отдал Мартину.

— Я ручаюсь за тебя перед Слоданом; пока ты будешь в «Демуазель», твоё удостоверение останется у меня, — объявил Мартин. Зато Слодан не трудился придумывать повод, чтобы вернуть под замок удостоверение Драги Драгович.

Я и оглянуться не успела, как у меня отобрали свободу. Но я не проронила ни слова. Как будто лишиться документов — обычное дело. Так или иначе — ничего нового. Официальные подтверждения моего существования всегда лежали где-нибудь в депозите. И что? И ничего. Когда припирало, я делала ноги. Здесь же, однако, всё представлялось гораздо хуже. Иностранка, привлекающая внимание плохим знанием языка, обычаев, даже топографии места, без единого близкого человека, без возможности подтвердить свой законный статус разрешением на пребывание, я легко попала бы за решётку.

И прежде, чем я задумалась, почему, моя память показала мне две картины с мансарды Мартина. Только две. Замки дверей, оборудованных цепочкой, и рукоятку у слухового окна в стеклянной крыше. Запоры были простые. Мои глаза не утратили приобретённого опыта. Автоматически регистрировали и накапливали профессиональные детали, как когда‑то на сеансах у Дедушки.

И ещё одно. Золотой цветок в качестве подписи на рисунках, развешанных по стенам мастерской, называется жёлтая кубышка. Кубышка — кличка ценного наводчика Нонны из высшего света. Значит, это Мартин. Насыпали ему перцу на хвост, он смотал удочки из страны и одурачила его Нонна. Теперь он берёт меня в заложники, думая, что нашёл способ получить своё золото. Ну, пусть себя тешит надеждами, я молчала. Я начала учиться жизни. А Слодан, как ни в чём не бывало, объяснял, для чего обряжает меня в чужую личину.