Ничего страшного. Зато я начала понимать. В эти кроссовки никогда ничего не вкладывали. С Мартином Нонна провернула фокус, известный ловкачам и мошенникам. Она в совершенстве владела приёмами аферистов, когда‑то выступала и в этой профессии, о чём не имел понятия салонный урка.
После того, как ценности были тщательно спрятаны в толстых подошвах, на глазах Мартина она подменила фаршированные каратами кроссы другими, такими же точно, но без ценного содержимого. Именно поэтому она так уверенно убеждала меня в абсолютной безопасности пересечения с ними границы. Да и почте доверить такие вещички можно было совершенно спокойно. Она не могла предусмотреть лишь опоздания Мартина, происшествия со мной, а главное, того, что я ни с того ни с сего двинусь по адресу, по которому меня никто не посылал. Глупая, глупая Пелька!
— Это Нонна сказала тебе привезти кроссовки, если я их не заберу в Ницце?
— Да. Поэтому на всякий случай дала мне координаты на Клиньянкур, — подстраиваю смысл поручения Нонны под новые обстоятельства, чтобы, насколько возможно, отвести от неё подозрения.
— Как ты думала добираться до Парижа?
— Мы должны были заехать сюда после соревнований.
— Мне об этом ничего не известно.
— Нам обещали день на посещение Парижа и возвращение домой ночным самолётом, — я лгу как по писанному.
— Если не в Варшаве и не в Бланьяке, тебе подменили кроссовки в дороге, третьего не дано. Как ты сюда добиралась?
— На перекладных.
Мишель отвёз меня на вокзал в Ницце.
— Спасибо за всё, Мишель, — я распрощалась с ним перед павильоном зала ожидания и, укрытая за дверным стеклом, смотрела без грусти, пока плотная масса непрестанно движущейся хромированной жести не поглотила его автомобиль, пока не исчезли из моей жизни ещё один человек, город, пейзаж.
Я начала жить за свой собственный счёт.
Возле кассы я продала билет до Парижа. Чистый доход. Стоимость поездки оплатил Констан.
Оказии долго ждать не пришлось. Турист. По дороге начал пускать слюни и клеиться. Обещал молочные реки на первом привале за Ниццей. Остановился в маленьком, тихом после сезона местечке.
Ванс.
Он хотел его изучить с бедекером в руке и, не спрашивая моего мнения, на ещё худшем, чем у меня, французском языке объявил, что сначала осмотрим достопримечательности, а потом он заберёт меня в гостиницу, где мы будем делать фики‑фик.
— Ты немытый кнуряка и получил бы по морде, да боюсь, свидетелей много, поэтому просто очищу тебя от наличности, — проговаривала я по‑польски, ласково и с улыбкой, пока обрабатывала его карманы. — Это у нас называют «форсировать преграду» или «промерить долину», бай‑бай, котёночек, — покинула я его на пороге случайной кафешки.
Свиток банкнот я воткнула в карман, увесистый бумажник с документами опустила в мусорный ящик в ближайшей подворотне. Чтобы замести следы, покружила улочками, помнящими раннее средневековье, и зашла в первую попавшуюся винную лавку. Мне необходимо было посмотреться в зеркало. Я хотела проверить, действительно ли я такая красивая, такая раскованная, что первый же хрен с горы сразу готов показать мне достопримечательности и даже оплатить мой обед. Однако зеркало не прояснило ничего. Да, без изнурительных тренировок я перестала состоять исключительно из мышц и сухожилий, набрала немного тела, волосы имела здоровые и блестящие, кожу гладкую, но не выглядела похожей ни на шалаву, ни на королеву красоты.
Я выпила стакан сидра и пошла дальше.
В придорожном киоске купила марокканский «пружинник» с рукояткой из оливкового дерева, и ременной шнурок, на котором он был бы всегда под рукой, спрятанный в рукаве. Можно им резать хлеб, рукояткой пользоваться как кастетом, можно убить человека.
Передо мной лежали почти девятьсот километров неизвестной мне La Route Nationale sept{56}.
Я была недовольна собой.
Из‑за сомнительной наживы я, не раздумывая, поставила на карту так тяжело мне доставшуюся свободу. Могли ведь эти «промеры долины» не получиться, у меня не было опыта в ремесле
Я скрылась из виду. Пошла на кладбище.
Наткнулась на могилу польского писателя. Фамилия его была Гомбрович. Не слышала о таком. Судя по элегантному надгробию и свежим цветам, несмотря на зимнее время,
Я присела отдохнуть в храме.
В старом кафедральном соборе Ванса, древнейшая часть которого относится к одиннадцатому веку, имена созидателей — Руо, Кутюрье и Бони — сохранились вместе с их произведениями — витражами.