Седьмого в тринадцать

– До открытия Всероссийского совещания меньше суток. Думайте, анализируйте, – на прощание сказал ему Бабушкин.

– Это всё, чего вы хотите? Только потому следили за мной? – не поверил Ушаков.

– Вас вызвал сюда Николаев, а он – правая рука Зыкова. Было интересно, какая роль вам отводится в грядущем представлении, – несколько туманно выразился шеф Особого отдела.

– Вы подозреваете…

– Давайте сейчас не будем о подозрениях. Бросаться ими – дело слишком серьезное, – Василий Александрович отказался развивать щекотливую тему.

– Можно узнать, что будет с этой парочкой с чердака?

Генерал мягко улыбнулся.

– А что с ними может быть? Вернем в строй.

– Но как же секретность вашей сегодняшней операции?

– Я с ними предварительно пообщаюсь, – заверил Бабушкин.

– Можно еще вопрос?

– Только один. Спешу!

– Камо со своими головорезами гуляет где-то по Москве. Как быть, если не поймаем их до завтра?

На этот вопрос Ушакова ветеран Отдельного корпуса жандармов только вздохнул.

– Будем делать всё возможное, – сказал он не очень твердо.

– Как прошла ваша встреча в Сенате? – спросил Ушаков подполковника Николаева по возвращении.

– Рутинно, я бы сказал, – Николаев рассеянно бросил взгляд на часы.

Комнатные ходики показывали без пяти шесть.

– Ничего примечательного?

– Обсудили с коллегами завтрашний день – впрочем, уже повторно. Кто где будет, кто за что отвечает.

– А как вам меры безопасности?

– По-моему, вполне основательные. По всему пути следования автомобиля с Верховным правителем и премьер-министром, от Боровицких ворот до ступеней театра, будут выставлены солдаты Марковской и Алексеевской дивизий – естественно, по обе стороны дороги, через каждые десять шагов. На улицы выйдут вооруженные сотрудники полиции в штатском. Само авто охраняет конвой из уральских казаков. Эти костьми лягут, что бы ни произошло.

Уральское казачество в массе своей крепко держалось старой веры, и воцарение Совета народных комиссаров расценило как пришествие Антихриста. В боях против большевиков оно проявило невероятное упорство, отметая любые попытки братания и примирения.

Ушаков одобрительно кивнул.

– Ну, а мы будем в театре?

– Вместе с агентами Бабушкина. Те берут на себя правительственную ложу и зал, мы – фойе и служебные помещения. Здание по периметру охраняет батальон корниловцев. Пропуска будут проверять на входе и выходе. Мышь не проскочит! – сказал Николаев.

– Во сколько выдвигаемся?

На этот вопрос подполковнику не дали ответить. В кабинет заглянул адъютант Зыкова.

– Ушаков, вас к господину полковнику. Срочно!

«Что это может быть? – размышлял Ушаков, идя по коридору вслед за адъютантом. – Неужели стали известны мои дневные приключения? Но те двое, с чердака, не знают меня, и я их видел впервые… Тогда что же? Ольга?»

– Проследите, чтобы нас никто не беспокоил, – скомандовал шеф отдела контрразведки, давая своему порученцу знак удалиться.

Перед столом полковника Ушаков машинально вытянулся. Зыков молчал, почему-то не начиная беседу, и в упор смотрел на него чрезвычайно внимательным взором. Штабс-капитан, соблюдая субординацию, тоже хранил молчание. «Совесть моя в любом случае чиста», – успел подумать он.

– Господин капитан, – наконец, очень медленно проговорил Зыков, – мне только что принесли шифровку, полученную из нашего Самарского отделения.

Ушакову почудилось, будто в его голове раздается звон, как после близкого разрыва снаряда.

– Я знаю, что вы, будучи в штабе армии в Уфе, просили коллег из Самары дать знать, если им что-нибудь станет известно о судьбе ваших родных, – продолжал шеф. – Вы повторили свою просьбу при переводе в Москву. Вынужден сообщить вам следующее…

«Стой и слушай», – мысленно приказал себе офицер.

– Ваш брат, Ушаков Олег Иванович, 1901 года рождения, числится в списке заложников Самарской ГубЧК, взятых большевиками 8 октября 1918-го. Список обнаружен при разборе трофейных архивов, всего в нем двадцать три фамилии. Что случилось с этими людьми далее, пока не известно. Место нахождения ваших родителей также пока не удалось выяснить.

Теперь молчал Ушаков.

– Вы сами знаете, бывало всякое. Шанс есть, – уже менее официальным тоном произнес полковник.

– Так точно, – сказал штабс-капитан, выровняв дыхание.

– Я не стану вас утешать, Сергей Иванович, – впервые обратился к нему по имени Зыков. – Мы с вами люди военные, и лишь смерть может освободить нас от данной присяги. Держитесь! Будем дальше выполнять свой долг.

Вот уже добрых минут двадцать, а то и больше Ушаков стоял на Страстном бульваре и смотрел на окна дома №6. Фонари не горели: уличное освещение было восстановлено еще не везде в Москве. Света, падавшего из окон всех пяти этажей, хватало только на фасад и проем арки, которая вела во двор.

«Бывало всякое, бывало всякое», – про себя повторял контрразведчик. Да, иногда, если красные удирали очень внезапно и быстро, и паника охватывала их командиров сверху донизу, заложников не успевали казнить. Но в Самару в октябре восемнадцатого большевики явились надолго, и «чрезвычайка» оставила там поистине кровавый след. Так что в действительности шанса почти не было.